Рассказчик: Игорь Андреевич Радищев.
Собеседник: Екатерина Ойнас.
Дата интервью: 20 марта 2023 года.

 

Дорогой Игорь, спасибо, что ты пришёл сегодня к нам, чтоб рассказать немного о своей жизни. Я должна предупредить тех, кто будет смотреть это видео, что мы с тобой на ты, это обоюдно, чтобы никого это не смущало. Прошу тебя представиться.

Зовут меня Радищев Игорь Андреевич. Творческий псевдоним у меня Лука Безумный.

Где, когда ты родился? Расскажи о каких-то обстоятельствах, которые помнишь ты или рассказывала твоя семья, связанных с моментом твоего рождения.

Когда я пытаюсь вспомнить максимально самое раннее своё прошлое, есть эффект ложной памяти, но я не уверен: этот эффект срабатывает или я действительно помню. Но я чётко представляю, как я плавал в чём-то, прежде чем выйти на белый свет. Это впечатление всю жизнь с собой несу, мне кажется, я действительно это помню.

Родился я в семье учителей. Хочется сказать слово «бедной». Я так воспитан, для нас всегда бедность считалась не порок. Немножко другие были люди, другое воспитание совсем. И мама и папа были учителя, педагоги. Папа ― известный человек, краевед, работал всю свою жизнь в Доме пионеров коломенском, у него была одна печать в трудовой книжке. Он с 1911 года. Он одногодка таким людям как Аркадий Райкин, Черненко…

Я родился 4 июня 1957 года. Папе уже было где-то под 50, когда он произвёл меня на свет. Папа воевал. У него военная история очень сложная: он был контужен, он был и партизаном, он был и в концлагере в Резекне в Латвии, из которого сбежал. Это целая долгая история, достойная отдельной книги. В книге о моём отце это указано.

Через папины руки прошли очень много людей, которые потом стали и учёными, и актёрами, обрели всевозможные специальности и профессии. Папа преподавал в Доме пионеров и вёл несколько кружков: он и музыке людей обучал, и вокалу, и был краеведческий литературный кружок. Гороно выделял деньги, и папа каждый год организовывал экспедиции по литературным местам СССР. Он приучал меня к «диким» походам.

 

Фонтанирующий монстр

Впервые я пошёл работать, когда мне шёл седьмой год ― это 1966 год. Папа как-то умудрился договориться с Гороно, чтобы меня оформили как садовника при Доме пионеров. Мой родной дом в двух кварталах от него: перекрёсток улицы Труда, которая сегодня называется Яна Грунта, и улицы Лёвшина. Там легко определить – висит мемориальная доска моему папе. Жили мы на втором этаже, над противоположным углом. Я должен был вставать рано-рано утром – а был я слабеньким ребёнком, – пройти два квартала, там был такой сарайчик (я успел его сфотографировать, его уже нет, он в последние время интересно выглядел: вросший в землю наполовину). Я подходил, вспоминал, как я должен был открыть дверь, которая вросла потом в землю за последние полвека, достать ключ, открыть амбарный звонок, залезть туда. Самое тяжёлое было вытащить толстенный резиновый шланг. До сих пор удивляюсь, как у меня хватало силёнок, чтобы вытащить, куда-то подсоединить, протащить аж до фасада здания (это улица Пионерская, дом 2) и включить. Я еле удерживал в руках этого фонтанирующего монстра, удава. Не сколько я им, а он мною управлял, брызгал водой, сильный напор. Я поливал клумбы с цветами перед Домом пионеров. Я падал, спотыкался, в землю, залитую водой… Это была настоящая борьба, как у Лаокоона и его сыновей ― я постоянно вспоминал эту скульптуру Микеланджело. Я с огромным трудом затаскивал этого удава обратно в его логово. Потом шёл с трясущимся коленками до колонки у бывшего колбасного завода (к сожалению, её тоже уже нет), с себя смывал грязь и пот, чтобы не пугать людей по дороге домой. И шёл домой. Спустя месяц я с огромной гордостью из папиных рук получил красный советский червонец! Папа приучал к физическому труду, не бояться его. Хоть Гороно какие-то деньги выделял, но всё равно папа организовывал прополки полей, чтобы люди чувствовали прелесть заработанных самостоятельно денег, своих. Я ему за это благодарен. У меня на всю жизнь осталось огромное уважение к людям физического труда.

Расскажи про маму.

Мама была моложе папы на 17 лет. Они познакомились, когда мама ходила в хор к папе в Дом пионеров. Папа стал за мамой ухаживать. Потом я появился. Появился я в здании (не помню, что там изначально располагалось, но на протяжении периода советской власти, я помню, было глазное отделение, но родители мне сказали, что там был роддом, где я родился) напротив Боткинской больницы, сейчас там Кортекс-центр какой-то, одноэтажный дом. Это Комсомольская улица. Кстати, там снимались фильмы «Бриллианты для диктатуры пролетариата» и «Честный, умный, неженатый», этот дом исполняет роль школы, в которой учился главный персонаж Льва Георгиевича Прыгунова – вот эта сцена, когда уборщица не пускает его туда.

 

«Свободу Алжиру!» потребовал с горшка

Расскажи про детство, как оно проходило, истории яркие?

Очень сложно – и детство, и тем более юность. Я был с самого раннего детства заморочен. Был юным натуралистом. У нас был такой журнал «Юный натуралист», я был подписчиком, переписывался с редактором этого журнала. Я помню, мне пришло письмо от самого Александра Згуриди, это замечательный режиссёр. Он снял один художественный фильм – «Следопыт», –  но у него было много документальных фильмов. Я был юным натуралистом. И хорошо я учился до четвёртого класса, был паинькой, правильный, оценочки… Потом я настолько увлёкся природой, и папа мне подарил книгу «Лесная газета» Виталия Бианки, которую многие люди моего возраста помнят. Я запал на поиски следов животных в лесах. Что я творил? Я прогуливал в наглую! Но я не курил «бычки», как было принято, в кустах недалеко от школы, как было принято. Я брал «Лесную газету» под мышку, садился в электричку и приезжал в ближайшие леса. Я мог доехать до Конева Бора, до Хорошова. Любил зимой ходить в лес. Я помню, как проваливался с головой в снега, не знаю, как оттуда вылезал. Это было довольно рискованно!

Тебе было лет 10-11?

Да. Я изучал следы. Мне очень нравилось! У нас лосей было больше. Я помню времена, когда лосей можно было увидеть из автобуса по дороге в Москву, и даже с электрички. Они заходили в деревни. Сейчас тоже вроде немало, приходится видеть. Я много очень знал. Мог определить по шишечке на снегу, кто её шелудил ― белочка или птичка. Неимоверно радовался звериным какашкам, которые видел на снегу, я их брал, определял, чьи они, кабаньи… О следах Бианки писал в книге, там были рисунки, я открывал книгу, сравнивал, в одной руке какашки, в другой книга… Получал жуткое удовольствие!

Так проходило детство. Но были не очень понятные мне моменты. Всю жизнь живу с возмущением, которое я испытавал. Так получилось, что я совсем рано научился читать. Не могу точно сказать, когда: может, 4 года было… Я помню яркие моменты, родители любили напоминать, когда я в первый раз прочитал заглавие статьи в газете. Это было довольно забавно. Я сидел на горшке, под ногами у меня была газета. В то время были проблемы с Алжиром, любили писать в газетах: Алжир, Алжир, Алжир… Было по модам: то ЮАР, то Алжир… Впервые я прочитал надпись «Свободу Алжиру». И я её прокричал. Родители просто впали в какое-то счастливое безумие, прибежали счастливые. Я это повторял, даже соседей они звали – это было большое событие в моей семье. Потом я стал читать как взрослый. Что интересно, у меня не было переходного периода, когда надо растягивая гласные, талдычить что-то типа «Мама мыла раму». Когда я пришёл в школу в первый класс, я пришёл будучи читающим по-взрослому, даже с выражением, даже, я бы сказал, художественно, а не просто протокольным голосом. Никогда не забуду, как меня наказывали в школе за то, что я читал не по слогам. Было задание читать «мама мыла рамы», всё это расписывать в тетради и читать. Я не мог, я считал ниже своего детского достоинства что ли слова коверкать, я читал нормально. За это меня наказывали! Самым жестоким наказанием было, когда меня отводили к маме, которая преподавала через стенку, рядом, в одном из классов. Меня туда приводили и стыдили, как было положено раньше. По Макаренко что ли, они объясняли, по Сухомлинскому, не помню, но надо было обязательно человека стыдить.

У тебя возникало чувство стыда?

У меня больше чувство негодования и непонимания возникало. Я был слабым ребёнком, и когда я долго стоял в углу, мне могло стать плохо. Слабым, дохленьким был, потому что, когда я родился, мы жили в однокомнатной квартире: я, мама, папа, братишка, и там были какие-то ширмочки, там было темно, очень много книг, пыли и всё остальное. Мама со мной намыкалась очень много. У меня даже в Коломне был (к сожалению, скончался) молочный брат Игорёк: он ― сын женщины, чьё молоко меня, в общем-то, спасало. Потому что у меня были и кризисные моменты, что я уже совсем отходил, был, как говорят, синенький – не хватало молока. Но всё-таки выжил из такой ситуации.

 

Свежие новости с базара

Расскажи про разные твои дворовые приключения и про компанию свою. С кем ты дружил во дворе? Кто были эти ребята ― это твои одноклассники или это просто по двору?

В юном возрасте свойственно людям пример брать, кумирство какое-то. Всё это было, естественно, и эти люди были, с которых хотелось брать пример во всём, даже какую бы глупость они ни сморозили. Так мы, дети, почему-то устроены. Меня это тоже не миновало, такая участь.

В моём дворе жили… не знаю, как сказать… не было такой компании сплочённой, как одна команда. Каждый был сам по себе. Просто, поскольку мы жили в одном доме, иногда вместе играли в футбол или в другие какие-то игры. Но когда я стал подрастать, я стал превращаться в уличного пацана. У меня жизнь раздвоилась на две ипостаси. Одна жизнь,  – я был сынком своих родителей, интеллигентов, учителей, я послушный сынок, который с удовольствием слушал их рассказы о жизни, с удовольствием я слушал, когда папа мне читал что-то, я очень это любил. В дальнейшем это и послужило моему увлечению художественным чтением, потому что я даже помню, как я маленький лежал на диванчике, папа мне читает, его голос, и я не только наслаждался содержанием этого произведения, которое папа читал (могли бы сказки, легенды разных народов), я помню, что я думал при этом! А думал я, что как хорошо стать взрослым, хотя бы ради того, чтобы научиться так читать, как мой папа. Что потом и случилось. Я очень люблю читать, мне это даётся легко, мне даётся легко голос за кадром, и мне это просто нравится.

В каких ситуациях это чтение вслух было? Это вечером или в выходные дни?

Это действо было просто нормально, если родитель берёт книгу и начинает читать, никто не обращает внимание на часы, когда это происходит. Нет, это абсолютно произвольно. Но это всегда было желаемо. По крайней мере, с моей стороны – это точно. Такая у меня была одна ипостась – такого ребёночка, у которого дома живут разные зверушки, помешанного на природе, на животных и слушающего сказки.

Другая ипостась ― это уличный пацан, какой-то бродяга, который уходит на улицу, стоит родителям только уйти на работу. Они учителя, они уходят на работу. Я, волей-неволей, оказываюсь предоставленным самому себе, и мы с моим другом, с Сашкой из моего дома, мы просто ходили и шлялись. Коломна, правда, была другой, она была насыщена персонажами. Всегда были какие-то звуки на каждой улице. Не было такого как сейчас: по Посаду пройти средь бела дня, в хороший день, порой идёшь (тебя тянет, естественно, в родные места, корни-то, это нормальное явление), но я не перестаю удивляться, как можно в светлый день идти – и тишина, никого не встретишь. Такого не было никогда. Всегда были какие-то звуки. Где-то свадьба, играет гармошка, шумят дети. Где-то муж гоняет жену, какие-то вопли там. А тут вдруг «бабац» – какие-то удары там, барабаны эти, тарелки – хоронят: это жуткая процедура, но тоже было тогда частое явление, потому что людей так хоронили, не по-тихому, как сейчас, а на улице, надо было вынести из дома, пронести квартал, два и только потом поставить в грузовик этот гроб. И это тоже было относительно нормальным для нас явлением, не очень приятным, конечно, для созерцания.

И много-много разных запоминающихся персонажей. Я помню, когда не было телевизоров, нам всё заменял базар, единственный в Коломне базар. Я говорю, не рынок именно ― слово «рынок» мы не знали, оно не использовалось. У нас был базар, и находился он рядом с моим домом, где сейчас находится на улице Яна Грунта авторынок. На этом базаре для нас было всё: и театр, и кино, и информацию основную мы черпали там, и свежие новости. Мы там проводили время, оно летело быстро: мы могли там проторчать буквально полдня, чем-то занимаясь. Мы находили для себя всегда какие-то занятия! Было очень интересно наблюдать, например, в одном углу там тусовались голубятники. Голубятники, как известно, это определённый контингент. Мы там часто были свидетелями каких-то разборок, вплоть до поножовщины даже. Такой своего рода детектив мы там наблюдали, вестерн, боевик.

Кроме голубей там продавали всевозможных животных: и поросят, и козлят. Причём мои соседи купили, я помню, козлёнка за 3 рубля. Представляете?! Они его держали во дворе в тёплый сезон, и свинок покупали. Там был отдельный павильон аквариумистов, где были рыбки. Там хомячков тоже, кстати, продавали разных. Отдельная такая тусовка была птичья: там птицы, то есть куры, утки.

Они были разные с голубятниками?

Да. Голубятники всегда обособленно держались, и сейчас тоже. Это люди, которые только между собой друг друга хорошо понимают. И они ловят тоже какой-то кайф от этого, они такой специфический народ.

 

Первопоходцы во хмелю

Что ещё продавали на рынке?

На рынке были такие ряды типичные деревянные, с навесами, двойные ― с одной стороны, с другой. Люди там продавали солёности всевозможные. Солёности, где можно было даже подкормиться, потому что мы там идём, мы уже примелькались, наши физиономии, и какие тётушки-сердобольные: одна огурчики нам даст, другая кусок капустки квашеной, редисочки. Зимой там продавали ёршиков, выловленных из Москвы-реки. Я помню, маленькие ёршики, это удивительная рыбка, она даёт удивительный аромат, уха очень вкусная из них. Мама иногда покупала. Мочёные яблоки запомнились.

Летом, наверное, зелень, овощи? Потому что в Коломне были огороды, сады.

Да, во многих дворах. За последние полвека с ужасом замечаешь, как изменилась природа, как изменилась земля. Там, где была трава, там сейчас асфальт или голая земля. А ведь раньше, я помню, когда ежегодно в городе проводились такие конкурсы по озеленению, на самый зелёный двор в городе.

Сейчас тоже есть такое, «Красота своими руками» называется.

Я помню прекрасно, когда наш двор занял второе место по городу. Первое место занял двор где-то в Парковом проезде, а наш ― второе. Сейчас туда приди ― там ничего не осталось от растений. Зелени было столько много! Во-первых, там было несколько яблонь, причём замечательных сортов: пепин шафранный, душистые такие, шикарные, штрифель. Во дворе прямо непосредственно. Кроме того, там были заросли хмеля настоящего!

Хмель специально подсаживали, культивировали или он сам по себе?

Не знаю, кто его сажал. Он был распространён вообще во дворах. Дикий виноград увивал целые беседки. Мы играли в каких-то первопроходцев, и в хмель прыгали просто, там такая гигантская перина была, а под ним мы сооружали какие-то шалашики, и было очень клёво.

 

Платье с кринолином

У вас же ещё беседка была во дворе.

Немножко страшные воспоминания. Беседка была очень живописная. Она вся была увита хмелем и плющом. В беседке стояла скамейка – широкая такая, из реечек, где любые посидеть старушки. Мы все друг друга знали. Дом двухэтажный. Я никогда не забуду двух старушек ― родных сестёр, у них была фамилия Слефогт, очень сложная, но мы, русские люди коренные, их называли просто Слепок, нам почему-то легче было. Имена не помню, к сожалению. Может, кто-нибудь, дай Бог, помнит. Вообще, наш этот дом потом стали называть то ли бабкин, то ли старушечий – потому что много было именно старушек. И мне эти две сестры запомнились тем, что они были абсолютно неискренние, они были замкнутые, никто не слышал от них громкого голоса даже. Они всегда шептались между собой. Кем они были, никому не было известно, что у них было за прошлое, как они здесь оказались?.. Но одна из них раз в году доставала из своего сундука настоящее платье с кринолином. Представьте себе: не из музея, не бутафорское, не из театрального реквизита, а самое настоящее, с крионолином. Она в нём когда шла по коридору, то платье задевало обе стены этого нашего коридора. И она спускалась вниз и сидела в этой беседке в один и тот же день раз в году. И людям оставалось только… Я не думаю, что она кому-то открывала душу, я думаю, что люди больше придумали, но была такая легенда среди нас, среди её соседей ходила, что якобы это платье ей навевает воспоминания о какой-то несчастной сильной любви, и она его надевает и выходит, садится в эту беседочку и предаётся своим воспоминаниям. Они были такие худенькие, седые, типичные такие старушки.

Был такой случай, я уже стал отпетым хулиганом, ну, по крайней мере, в отсутствие родителей. Я не знал, что мне натворить, и где-то мы с другом надыбали большую трёхлитровую жестяную банку с краской, по-моему, спёрли из школы, из прихожей школы, мне так сдаётся (или тогда ещё, по-моему, там был пединститут). И что я сделал? Я взял и тщательно измазал эту скамейку, то есть я прямо из банки вылил таким слоем эту половую краску. Она была типичного такого цвета, ярко-коричневого. Зачем это сделал? Я сам не знал, просто захотелось похулиганить.

И тут оказалось, что это именно тот день, когда эта старушка в этом платье должна выйти и посидеть в этой беседочке. И я с ужасом вижу, как она выходит из подъезда в кринолиновом платье и направляется в эту беседку. И весь побелевший, я побежал домой, то есть на второй этаж в угловую квартиру, мы тогда уже жили не в однокомнатной, а в двухкомнатной (соседи, профессор Ефремцев, переехали – уже построили пединститут, построили дома для учителя на улице Карла Либкнехта, и мы договорились, переехали в двухкомнатную). Я вбежал, стою, не знаю, что мне делать. Вдруг слышу, как стали собираться все старушки моего дома и возмущённо что-то выкрикивать: «Где он? А я его видела, он домой побежал». Я с ужасом слышу, как они всё ближе, ближе, ближе. «Он дома, пошли, сейчас ему зададим». Я помню, как прыгнул на подоконник, открыл окно, а напротив окна рос такой американский клён. Когда они уже совсем близко, я слышу их голоса, уже вот войдут в дверь, я решил прыгнуть и руками и ухватиться как Тарзан за ветку. Я за неё ухватился и вместе с ней полетел вниз. Но получилось так, что ни одной царапины у меня не было. Мало того, я упал ногами на стёкла – там старые рамы со стёклами лежали – они наоборот послужили таким амортизатором. Мне не было ничего. Я встал и куда-то убежал от этих бабушек.

Потом что было? Досталось?

Финал был, наверное, типичным. Я получил от родителей то, что положено было. Папа меня никогда пальцем не тронул, за всю жизнь. Но были моменты, когда я думал, что лучше бы побил. Папа умел сказать так, что пробирало просто до костей, мороз по коже. Папа был мастером слова, пафосным человеком. Это было для меня очень страшно.

Папа осуществлял процедуру наказания?

Папа больше. Мама в себе держала возмущение.

 

Нога под грузовиком

Вернёмся на рынок. Много интересных персонажей ты встречал. О каких–то ты расскажешь?

Но по дороге на рынок от нашего дома было знаменитейшее место Саха ― так в народе назывался Дом приезжих или Дом крестьянина. На перекрёстке Левшина и Яна Грунта, по диагонали от моего дома. Новое здание красно-кирпичное сейчас вместо него. Типичный Дом приезжих из чего состоял: на первом этаже там было что-то вроде трактира, проходная пивнуха, заходи любой. Пиво ― самое плохое в городе, естественно, и как-то портвейн в разлив. Следующее помещение ― столовая, самая низкопробная, сошедшая со страниц журнала «Крокодил», с жуткой пищей. На втором этаже была самая ужасная в Коломне гостиница. Там были номера, как все люди говорили, с нестиранными простынями, с крысами, тараканами и клопами. Там можно было очень хорошо подзарядиться «фольклором», что мы и делали.

Как вы могли туда попадать?

Туда любой мог зайти, не было никаких ограничений. Мы заходили и смотрели, слушали, впитывали в себя. Не забыть одного мужика, который спорил на то, что он ногу подставит под грузовик и ему ничего не будет. Машин тогда было мало. Дело в том, что у него был деревянный протез, но ходил он неплохо, протез за штанами не видно. Он был беспробудный алкаш, заключал пари – выискивал приезжего человека, подходил и говорил: «Поспорим, я ногу подставлю, грузовик проедет по ноге, и мне ничего не будет». Тот, естественно, как любой здравомыслящий человек: «Врёшь ты по пьяни, болтаешь непонятно что». «Я серьёзно говорю. Давай спорить!» ― «Ну давай!» Он заводил человека, и они спорили на бутылку водки или ещё на что-то. Что он делал: ехал грузовик, он прыгал как-то очень ловко, на задницу падал, одну ногу подгибал, а вторая попадала под колесо грузовика. Грузовик проезжал – он спокойно вставал, отряхивал штаны: «Ну, чего?! Давай, угощай, проиграл!». Так он пил, на такие деньги, и напивался довольно часто.

Кто были эти приезжие?

Командировочные. Город был заводской, работали заводы, фабрики, много разных предприятий. Было много командировочных на Коломзавод, механический, Вторчермет – много же было предприятий, на каждой улице было ПНК или СМУ. Чтобы тебе, например, взять опилок для животного, не стоило никакого труда: заходишь в первый попавшийся «шараш-монтаж», у дяди Пети-плотника спросишь мешок два, хоть десять – бери ради бога, никто слова не скажет.

Это 1950-е, 1960-е?

1960-е.

 

Тётка Температура и мужик с пикой

Это место называется Саха? Почему?

Не знаю. Никто не знает. Народ так окрестил. Место было знаковое довольно в Старой Коломне. Когда Саху проходишь, идти по улице Труда вверх, то с левой стороны, где авторынок, там был большой базар. У входа в базар были очень интересные персонажи. Они всегда стояли на своих местах или сидели. Там была такая тётка Температура. Никто не знает, почему её так назвали. Это была огромная женщина, килограмм 200, наверное, она сидела на ящиках, продавал исключительно дрожжи (видать, у неё была где-то лазейка, на хлебозаводе или где…). Она была ужасная: волосатые бородавки, усы… Не хочу описывать подробности, страшная, большая, огромная.

Ещё стоял в шинели времён гражданской войны очень странный на вид человек, у него была эта шинель и старая, поношенная, грязная папаха. Он был очень неухоженный, он продавал – на ящике газетка – лампочки. Говорили, что он выковыривал их на Вторчермете. А раньше многие ходили туда, и у нас периодически были обязательные мероприятия там побывать. Там был свободный вход, и там можно было найти что угодно. Мы там и танки видели, и торпеды настоящие, могли посмотреть, из чего они состоят. Бог знает чего находили! Вот он, видать, там наковыривал эти лампочки, и что интересно: все они были перегоревшие. Лампочки для китайских фонариков. Раньше не было диодных как сейчас, а были исключительно китайские, кстати, они хорошего качества. Вообще китайский товар был замечательный: у нас в продаже были китайские фонарики, термосы очень надёжные, крепкие, разного размера, и полотенца. У меня ощущение, что я всю жизнь вытирался одним полотенцем – с попугайчиками махровым полотенцем, насколько долго они служили, удивительно!

Этот мужичок продавал лампочки. Если человек возмущённый, не дай бог, приходил предъявить претензии, он не церемонился. Я один раз наблюдал, как один мужчина подошёл, стал ему выговаривать, а тот вынимает из-за пазухи огромную ржавую пику, ножик. А глаза у него были белого цвета, как у мёртвой рыбы… И он стал говорить ему угрозы. Все разбежались, кто был вокруг, никого не осталось.

Была одна интересная бабка. Кинотеатр «Юность», тоже на улице Яна Грунта, на улице Труда. Бабка была попрошайкой. Когда она наскребала на билет в кино, она ходила на последние ряды. Её знала вся Старая Коломна, в лицо её знали все, типичная бабулька, нос картошкой. Когда она говорила что-то, чувствовалось, что у неё нет никаких ограничений, она просто не знает, что это такое – говорила всё подряд и как угодно. Что касается мата, матерных слов у неё было больше, чем обычных. Её увлечением было сесть на последние ряды, щёлкать семечки и, если кино содержало моменты, когда молодые люди… не то, что целовались, а он её обнял – начинался громкий поток мата с оскорблением в адрес этой парочки, как будто они занимались ужасным развратом. Она, плюя семечки, кричала, а люди смеялись не над происходящим на экране, а над реакцией бабки, которая отжигает на последних рядах.

 

Костюм от Ханзеля

Про Ханзеля расскажи, что помнишь.

Александр Львович Ханзель был коломенский немец, очень уважаемый и порядочный человек. Он был директором магазина «Янтарь», он так позже стал называться, а был «магазин Ханзеля».

Это народное название?

«У Ханзеля». Сейчас мало кто помнит, а я помню поколение старых людей, которые только так и называли – «У Ханзеля». Даже когда уже магазин «Янтарём» назывался. Ханзель имел дом в Песках, приезжал в Коломну на работу. Моего отца знали все, потому что единственное культурное заведение в Коломне, через него практически весь город прошёл. Александр Львович всегда останавливался, они беседовали с моим папой.

Я помню, как папа мне рассказал маленький момент из общения с Александром Львовичем. Где-то рядом с магазином Ханзеля на нашей родной улице они беседуют. «И он, – говорил папа, – так посмотрел на мой латаный пиджачишко… у него заплатки уже были на локтях…» Папа получал довольно скромно как педагог. Ханзель пригласил моего отца на склад при магазине. И как отец мой ни смущался, он просто заставил: «Андрей, давай тебе выберем пиджачок. Это не дело. Я тебе оформлю долгосрочный кредит». Рассрочка беспроцентная. Такие были люди (так называется моя рубрика во Вконтакте)!

Пиджак предназначался для папы?

Да. Не только пиджак – костюм подобрал. Был такой приятный момент.

 

Человек в бронзе

С Зайцевым папа был знаком, с известным лётчиком. Ему же уже при жизни поставили памятник. Василий Александрович грешил иногда: потихонечку завернуть к себе бронзовому (на его месте, я думаю, многим из нас было бы приятно посмотреть на себя в бронзе!).

У нас с папой была прогулочная трасса от дома. Когда я был совсем маленьким, в одной руке у меня всегда был резиновый пингвин надувной, мой любимый, другой ручкой я держался за папу.

Мы с папой доходили до памятника Василию Александровичу, потом до фонтана, папа мне что-то интересное рассказывал, и мы разворачивались и шли домой. Была такая лёгкая прогулочка. Однажды, когда мы стояли прямо у памятника Василию Александровичу, со стороны улица Левшина (прямо напротив) идёт высокий человек в бежевом плаще, с седыми, зачёсанными назад волосами. Папа пафосно мне говорит: «Вот, сынок, смотри! Это лётчик, Герой Советского Союза!». Василий Александрович подошёл, что-то сказал. А я стоял, маленький, и смотрел, то на памятник, то на него. И у меня в голове что-то не может сработать, я не пойму, что происходит: человек в памятнике, значит, его уже не должно быть, а тут папа говорит, что вот он… Такая непоняточка забавная.

Известно было, зачем Зайцев приезжал в Коломну?

Он здесь жил. Его родной дом на улице Арбатская. Сейчас жива-здорова Людмила Васильевна. Она с моей мамой была хорошо знакома. Она проработала хирургом в восьмом кабинете горбольницы нашей всю свою достойную честную жизнь.

Зайцев, говорят, дружил с Василием Сталиным.

Не знаю. Я этим не занимался.

 

Сквер был полон шампиньонов

Какие ещё были истории, связанные со сквером Зайцева? Сразу появилось это название, как появился памятник?

Не знаю, потому что сколько себя помню, сквер Зайцева был.

То есть ты уже помнишь, когда там памятник стоял, фонтан. Сцена была, что-то подобное тому, что сейчас стоит сцена в сквере Зайцева?

Нет, ничего там подобного не было никогда. Просто были кусты сирени. Мы там собирали грибы – шампиньоны, помногу причём. Сквер был полон шампиньонов после летних дождей. Мы шли с корзинами и собирали грибы. Полные корзины шампиньонов! Наши мамы очень этому радовались, а иногда и мамы присоединялись.

Сейчас трудно в это поверить. Но природа изменилась – почва была другой. Поскольку я очень увлекался разными животными, козявками, я помню, что мне нравилось выйти во двор и для интереса ограничить пространство, взять метр на метр для себя пятачок земли, и собирать оттуда и изучать, что он содержит. На этом маленьком кусочке я мог собрать целый гербарий из разных трав и целую кучу набрать, целую баночку разных козявок. Настолько была богата наша флора и фауна.

У нас жили, например, чуть ли не в каждой луже тритоны. Сейчас их вообще не увидишь. Тритоны ― такая пресноводная ящерка, как саламандра. Они разные – такие гребенчатые, пёстрые и простые, такие голенькие. Можно было увидеть в лужах у нас больших жуков-плавунцов, причём здоровых, больших. Потому что они летят, им кажется, что это какой-то водоём, они могут просто упасть, и можно было в луже их находить.

Птиц было много. У нас были целые стаи щеглов, чижей, чижики, овсянки, малиновки. Намного больше, конечно, чем сейчас! Много лягушек. Я ходил лягушек ловил на Коломенку. Их очень много было! Я их изучал, их икринки, любил брать в руки, рассматривать, смотреть, когда иногда прогуливал уроки. Вдоль Коломенки ходил и разных земноводных собирал. А на этом месте сейчас уже ни травы, ничего ― просто голая земля или асфальт.

 

Про футбол и про кино

Сквер, который сейчас называется сквером Гагарина, ближе к кремлёвской стене, тоже появился тогда?

Там не было сквера. Там просто не было ничего, и мы там играли в футбол, у нас там было основное наше поле. Брат стоял в воротах, я был нападающий, и у меня был одиннадцатый номер. Почему? Потому что кумиром многих молодых людей в те годы был Джордж Бест из Северной Ирландии, футболист. Он чем прославился? Тем, что это первый футболист, который стал носить причёску а-ля «Битлз»: такой чуб, такие волосы… И когда он бежал, дамы просто млели: по полю бежал, эти волосы развевались… На новой майке, которую мне мама купила, я какой-то гуашью… сперва вырезал трафарет из ватмана, наложил «11». Эти цифры кистью намазал. Потом после футбола у меня всё это осталось на теле – тёмно-синие (или даже чернилами, не помню, но что-то ужасное там изобразил). Я пытался это число 11 нарисовать, даже когда-то краска уже стиралась, я по новой всё это рисовал, уже другой краской, более заметной. 11-й номер, Джордж Бест.

Когда сквер появился, где же вы играли в футбол, куда перенеслось ваше поле?

На место стройки. Это место на Житной площади, где сейчас находится карусель. Там была сначала стройка – долгострой пединститута. По какой причине это получился долгострой, я не знаю, кто может дать ответ на это. Но много-много лет там были эти катакомбы, там был уже нулевой цикл готов – мы бегали по подвалам, и часть первого этажа была выложена. Мы это всё добивали упорно. Потом уже всё это сравняли с землёй.

Но перед этой стройкой, если смотреть со стороны улицы Лёвшина, всё равно был промежуток, и нам хватало там поиграть в футбол. Там неплохое тоже было поле, мы там играли.

В кинотеатры ходили, это же были «Восток» и «Юность»?

Да. Сперва «Юность», «Восток» уже позже был построен. В кинотеатр как мы ходили? Придумали такой способ: люди выходят после сеанса не из парадного входа, а сбоку там открывались створки, и там такие тяжёлые драпри – такие занавески висели на входе. Когда люди заходили, мы в этот момент – мы же маленькие, худенькие были – против течения людей просачивались, чтобы нас не увидели уборщицы, смотрители. Мы умудрялись скрыться, потому что там всегда было темно, между дверьми и за этими занавесками. Когда люди выходили, смотрители закрывали двери. А мы-то уже внутри! Потом свет включали (мы спрятанные были, укрывшиеся), люди заходили, запускали людей, выключали свет, мы спокойно вылезали, куда-то садились и смотрели бесплатно кино.

Что-то помнишь из того, что смотрели?

Помню. Нельзя забыть, какой ажиотаж был, когда показывали фильм «Фантомас». У меня брат, он был посильнее меня, постарше на четыре года, он занимал очередь за билетами, представляете, с ночи, где-то с полуночи! Чтобы, когда кассы открывались утром, приобрести билеты на семью, маме, папе. Прекрасно помню! Огромное событие было, когда вообще любой зарубежный фильм у нас показывали. Когда уже пошли фильмы про Анжелику в исполнении Мишель Мерсье, это был просто бум!

Но в кинотеатре «Юность» очень скудный был репертуар. Уже заезженными были такие фильмы как «Мальчиш-Кибальчиш», и мы уже не хотели, но делать было нечего – и ходили, смотрели которой уже раз. Там какой-то «Ижорский батальон», что-то придумывали, как-то по-своему перековеркивали какие-то слова, уже пытались всё это срежиссировать по-своему. Чудили, короче.

Репертуар «Юности» и «Востока» отличались?

Да. У «Юности» был более заезженный, второплановый какой-то был такой кинотеатрик. В «Востоке» всё-таки в первую очередь показывались фильмы зарубежные. Потом пошли фильмы с Софи Лорен, Марчелло Мастроянни.

 

Выпивающий медведь в витрине

Расскажи, есть какие-то твои воспоминания, касающиеся именно вот этого дома, где мы сейчас находимся в Арткоммуналке?

Есть. Витрина прежде всего. Витрина всегда бросалась в глаза.

Витрина магазина?

Да, это самая интересная в Коломне была витрина, магазина «Огонёк». Там были три поросёнка в витрине. Но это было совсем давно, это я смутно помню. А потом уже там сидел плюшевый мишка, который как будто по-настоящему выпивал, какая-то жидкость, имитирующая вино, в лапах был сосок.

Это не бочонок, не мёд?

Нет, как будто сок, наверное, он рекламировал. Что-то красного цвета. Это в него вливалось, потом как-то это заполнялось…

Тебя в магазин отправляли как ребёнка за продуктами?

Меня, в основном, отправляли за хлебом в Морозово, бывший магазин «Урожайный». Там, где были часы, а сейчас там какая-то ресторация, это перекрёсток Яна Грунта и Октябрьской Революции. Конечно же, полбатона, как и все дети, я до дома доносил. Остальное сжёвывал.

Знал кого-то из этого дома, из этой квартиры?

Да, здесь жил одноклассник моего друга детства, с которым мы в одном доме жили, Сашки. Звали его Серёжа, сын Семёна Пасмана. Я Семёна внешность очень хорошо помню. А это был его сын Сергей. Но Сергей взял фамилию мамы – Харитонов, папа ― Пасман. Он потом уехал в другой город. Мы, дети, заходили звать гулять. Я помню: прихожая, велосипеды висели. Всё очень похоже.

Через чёрный ход, со двора заходили в эту квартиру или через парадную?

Отсюда, с улицы был вход, с площади.

Помнишь вот эту парадную?

Да, с фасада здания.

 

У «Водников» было всё на свете

Расскажи о магазинах. Какие тут ещё были старые в Коломне магазины, помимо «Трёх поросят»?

У Пятницких ворот очень хорошо помню, как продавали керосин. Эти ребята, которые там работают… ты прекрасно знаешь, там до сих пор ощущается запах керосина. Кирпич благоухает.

Расскажешь об обстановке. Это керосиновая лавка была?

Внутрь никто не заходил. Там было окошко, и люди подходили. У людей были сады. У нас тоже был сад на Озёрской ветке, сады Мира, как раньше называли, и всё лето мы там жили с братишкой и готовили еду на керосинках – медленно очень, слюнями исходили, пока там что-то приготовится. Иногда за керосином ходили, как и все люди. Были такие жестяные бутылочки на несколько литров. Мы подходили и со стороны Пятницких ворот, прямо с улицы, давали денежки, эту бутылку нам наполняли и протягивали, так что внутрь не заходили по этим делам. Такой был магазин. Был у нас очень милый магазинчик на улице Посадской, где кузня была Виктора Камаева, царство ему небесное. Магазин в народе звали «Макарка». Во ВКонтакте я эту тему как-то затронул, там люди помогли: моя одноклассница помогла, нашла источники, которые объясняют, рассказывают про Макарку – был такой, в честь которго… Всё это можно найти, если зайти ко мне, например, на страницу.

На улице Зайцева был ещё магазинчик…

Шикарнейший магазин! Его в народе просто называли «Водники». Это замечательный магазин! Я не знал человека, который бы о нём плохо отозвался. Потому что в небольшом помещении там было всё, кажется, всё можно было купить. Мы его очень любили! И хлеб, и утки, птицу, консервы, бакалею ― всё на свете.

Здесь через площадь тоже был магазин, с той стороны через площадь.

Магазины были интересные на Октябрьской Революции, от Грановитой башни до Маринкиной. Там был штучный магазин, хлебный был магазинчик, они располагались в частных строениях, домах. Я застал эти магазинчики. Здесь до сих пор магазин в здании, которое сохранилось очень хорошо, в районе остановки, которое видно отовсюду. Рядом, слева, была замечательная столовая от автоколонны. Она сравнительно недавно прекратила своё существование.

Здесь гастроном просуществовал много десятилетий, мне кажется, с довоенных времён был. Здесь ведь изначально торговая слобода была и торговые ряды, периметр вокруг колокольни и церкви – всё здесь были торговые ряды.

 

Грибы собирали на крыше собора

Расскажи о территории кремля во время детства, подросткового.

Детство прошло на развалинах кремля. Вид был очень неприглядный у всех церквей и колоколен. Даже Успенский собор, пятиглавка, как мы его называли, всегда была распахнута. Мы туда ходили, пацаны. Вид был ужасный. Я помню, как добивался остаток от шикарнейшего алтаря этого собора, алтарь был огромный, я помню фрески… Когда я принёс домой кусочек от этого алтаря, писанный золотом маленький, мазочек на нём, папа мне устроил такую взбучку – не в физическом смысле, а в моральном (это один из тех моментов, когда я подумал, что лучше бы побил). Он очень серьёзно мне вставил за это дело. Отбил любую охоту прикасаться к чему-то подобному.

На глазах происходило доразрушение известных мест. Что представляла шатровая колокольня? Тоже всё было нараспашку: заходи любой, поднимайся по винтовой лестнице до этой площадки. Там не всех досок хватало, бывало, что кто-то срывался, бывали и смертельные случаи. Я хорошо помню, когда известный коломенский художник Михаил Абакумов ― молодой рыжий паренёк, худощавый ― его можно было увидеть где угодно. Когда я был маленький, мы с папой поднимались на площадку, где сейчас колокола, на шатровую колокольню – а Миша стоит, очередной свой пейзаж пишет. Он тоже ходил в Дом пионеров, к папиному коллеге ― Николаю Николаевичу Бодрягину, это наш известный художник, который выпустил много замечательных художников, в том числе, Абакумова. Есть прекрасная книга о нём. Никаныч его все звали. Мы с ним хорошо дружили, останавливались, вспоминали те времена. Был удивительный человек.

Расскажи историю с Брусенским монастырём.

Кстати, есть фотографии с леском, который был на территории бывшего Брусенского монастыря. Там есть Крестовоздвиженский храм, сейчас он полностью отреставрирован, там башенки с куполами стоят на крыше. А для меня он остался в памяти: просто наверху перекрытия, там всё запущено, и небольшой лесок – колок, как говорят в народе, состоял из берёзы, бузины, клёна. Там просто как в лесу мы залезали, пробирались по балкам… И даже собирали там грибы! Дохленькие, хиленькие, но худо-бедно подберёзовики, свинушки. И собирали какие-то птичьи яйца – галичьи, голубиные…

 

Нансен и Хейердал как члены семьи

На территории Брусенского монастыря на протяжении всей истории монастыря существовал посёлок из 30 домов деревянных. Изначально были кельи для монахинь, в 1930-е годы монашки были репрессированы, здания потом перестраивались. Я помню прекрасно посёлок из 30 частных домов ― просто деревня в центре города, где были и друзья, и знакомые, и свои интересные персонажи. Маленькая деревня, очень мило было. Там жила семья Горяиновых: бабка, дед и их внучок. У деда красивое имя было – Фома Куприянович, бабушка Татьяна Ивановна, внук Сашка ― одноклассник моего родного брата. Мой папа иногда Сашку брал в экспедиции литературные, чтобы парень не болтался, он иногда привлекал наших друзей, знакомых, кого-то из одноклассников. Я порой отпрашивался у родителей, чтобы переночевать на сеновале у Горяновых. У них был сарай, и там шикарный сеновал с душистым сеном – для меня это был трудно объяснимый кайф. Мне давала мама одеяльце, подушечку, я вечером шёл довольный, представлял себя Робинзоном на острове, ловил кайф в этом сене, в этих травах ароматных травных, засыпал, и мне снились сны о путешествиях.

Ты один на сеновал шёл?

Один. Я же приучен к «дикому» туризму. Любимыми книгами моими были те, которые связаны с людьми, которые сделали себя сами, селфмейдмэн. Моими учителями были Джек Лондон, Тур Хейердал, Сетон-Томпсон, Фритьоф Нансен – такие люди были для меня как члены семьи. Они привили мне страсть именно к диким похода.

Отец организовывал путешествия, экспедиции по литературным местам. Эти экспедиции не предполагали «дикие» вылазки. Но какие-то зачатки у меня появились благодаря отцу, конечно, прежде всего. Он привил мне «щемящее чувство дороги», как раньше пели. Это наркотик – идти по неизвестному городу, месту, не зная, что тебя ждёт за поворотом! Это и есть наркотик, который тебя притягивает, от которого ты не можешь избавиться. Во мне это поселилось ещё тогда, когда я поливал клумбы, когда папа меня взял в первую большую экспедицию в 1966 году. Там у меня уже стали происходить свои завихрения в голове. Едва я оперился, стал самостоятельно куда-то вылезать.

 

Люди и аисты

Расскажи об экспедициях, которые папа организовывал. Какие-то особые истории помнятся? Куда вы отправлялись?

Экспедиции связаны с посещением большого количества городов. Папа вёл переписку с известными поэтами и писателями. Он с ними дружил. Папа придумал литературную карту СССР, карты литературных мест, где жили какие писатели, где их музеи существуют. Переписка шла, многих он знал. Если мы приезжали в Ясную Поляну, в толстовские места, папу там встречали очень хорошо, он обнимался с директорами, как со многими другими в других местах.

Папа дружил с известным литературоведом Ираклием Луарсабовичем Андрониковым, тот даже приезжал в Коломну, очень хорошо отзывался о моём отце, писал о нём.

Что рассказать? Большой кавказский поход. Он и украинский, и кавказский был, охватывал города Кавказа и Украины. У папы юность прошла на Украине, в городе Сватово. Наверное, мы все большие города объехали на Украине, включая западную Украину, я помню такие места, как Геремчик, Косов, Криворовня, Новожелатинное, Надворное, Нежин, Полтава, Тернополь. Мы были в музеях, в Каменеве были в музее Гайдара. Если мы были в Шепетовке, там дом-музей Островского. Мы были близ Диканьки, мы  знаем, что такое вечера на хуторе близ Диканьки – мы ночевали там. Не забыть эти запахи!.. Отец привил с детства любовь к Гоголю, например. Тем более после таких экспедиций ты просто болел украинскими видами, запахами. Никогда не забыть этот вечер: солнце красное, там на горизонте ходят люди, складывают сено, а между ними ходят аисты. Аистов было очень много, на каждой водонапорной башне, на столбах, на трубах домов, где угодно. Среди людей они ходят, такая идиллия. Это незабываемо!

Где вы останавливались во время этих путешествий?

Когда в город приезжали, Каменск-Шахтинск, допустим… Во-первых, сперва шла переписка, папа вёл переписку, и там были оповещены от местного Гороно. Школы ведь отдыхают летом, они пустуют, там сторожа нам предоставляли какой-нибудь спортзал. Мы ночевали на матах, ходили в местную баню. Довольно интересно.

Меня природа очень привлекала. Меня тянуло куда-то убежать. Мы с Сашкой один раз убежали между Анапой и Новороссийском (не знаю, что сейчас в этом месте, наверняка чья-то земля, может, туда уже не попадёшь) и стали лазить по кабаньим тропам, пошли в сторону берега, чтобы уже обратно в группу нашу вернуться. Там две горы сходились, маленький водопадик, галечный пляж, никого народу, в ручье ручейные жирные крабы сидели, много богомолов. Мы пошли и вышли на край: лесок кончается, море. Я посмотрел вниз, а там известняк плитками выходит. И произошёл обман зрения: когда жара, воздух ходит ходуном, происходит иллюзия, и мне показалось, что можно слезть нормально. Я полез. Стал слезать по плиткам, когда метр я спустился, посмотрел – и понял, что там нет склона пологого. Если лететь, то костей не соберёшь. Но уже поздно, я уже полез, уже стою, за эти плитки держусь, и они так под моим весом цок-цок-цок… И такая была критическая ситуация, когда меня Саша спас практически. А ведь там очень трудно найти какую-то ветку, там эти туи, можжевельник – они когда высыхают, они наоборот как каменеют. Но каким чудом он где-то нашёл какую-то корягу, мне протянул, меня вытянул. Был такой момент.

Черепахи там бегали, сейчас такого уже не увидишь. Я привёз оттуда большую кавказскую черепаху. Не азиатские, которых продавали в зоомагазинах, такие светленькие, а у неё расцветка другая, более яркая, лимонная и чёрная.

 

Снаряды в качестве гнёта на соленьях

Черепаха дома жила?

Мне главное – притащить домой, а что будет потом, я особо не задумывался. Потом кончалось обычно тем, что я дарил в живой уголок какого-нибудь детского сада. А дома каждой твари по паре, кто только не жил! Белочка жила, всевозможные земноводные: лягушки, тритоны, рыбки, само собой, ежи, хомячки. Хомячиха Настя была, такая плодовитая: не успеешь раздать хомяков, смотришь – раз, она опять понесла. И не сразу догадался, что она успевает вступить в инцест со своими сыновьями, не успели они опереться… так они устроены… надо было скорее их опять раздавать, очередной приплод. Очень была плодовитой! И в результате пришлось избавиться от неё тоже, в какой-то детский садик определили.

Как это всё помещалось в вашей не очень большой квартирке?

Вот так вот!

У вас была кухня?

Нет, кухня общая! То есть настоящая классическая коммуналка. Не было холодильника, был такой чулан, именно чулан, как звались такие холодные помещения. Что они себя представляли: маленькое окошко, там всегда темно, сыро и прохладно. Второй этаж. На первом этаже там свой был чулан. Там стояли бочки, где соседи и грибы квасили, и капусту, и огурцы, и помидоры. Конечно, мы воровали. Мы пацаны, для нас это было нормальным явлением. А! в качестве гнёта люди использовали снаряды, которыми кишела наша земля, их было очень много, можно было найти в лесах, естественно, которые без содержимого. И они служили в качестве гнёта. Особенно в каждом доме можно было найти много зажигалок ― были такие бомбочки, которые сбрасывали на крыши, термические, которые крыши потом прожигали. В фильмах это отражено, как люди скидывают эти зажигалки, дежурят на крышах, когда бомбёжка была: Москва, большие города, эти прожектора вылавливают самолёты. Для нас эти кадры знакомы. Такие зажигалочки, такие стабилизаторы, довольно симпатичная бомбочка с дырочками по бокам, из которых шёл огонь…

Этот чулан был под замком?

Не был под замком, заходили. Он общий был для всего этажа. Мы, конечно, там руки запускали, яблоки мочёные, не без этого.

Кухня где располагалась?

Кухня рядом прямо располагалась, такая не маленькая, но всё равно для всего этого этажа, конечно, маловата. Старая плита такая стояла, одна на всех.

Была какая-то очередь к плите?

Я не помню, что очередь. Люди же не постоянно что-то такое готовят. А может быть, две было, может, я просто забыл.

 

Дымовуха в туалете

Дружная была коммуналка или были конфликты, разборки?

Всё было по-другому. Я люблю использовать слово «по-другому». Скандал скандалу рознь. Не было зла в людях какого-то, тем более беспричинного. Были скандальные старушки, которых хлебом не корми, для них это была жизнь – поскандалить, найти хоть что-то, чтобы возмутиться. Но сейчас это вспоминается как-то с улыбкой, не было такого в этом чего-то ужасного, такого, что у тебя просто перевернёт твою жизнь, страх за себя, за своё здоровье. Нет абсолютно! Всё это смотрелось довольно театрально.

Мы чудили, конечно, по-своему, и довольно жестоко. Мы такой старушке однажды… Туалет, извиняюсь, был тоже общий на втором этаже. И было окошко в этот туалет, общее окно с лестничной клетки, а там карниз, с которого зимой мы прыгали в снег, чуть ли не вниз головой (зимы были снежные, было такой увлечение) со второго этажа. Когда одна такая старушка, которая любила пошуметь, пошла в туалет по-серьёзному, извините за пикантные подробности, мы сделали дымовуху. А дымовуха делалась элементарно. Был такой материал гуттаперча, потом стал пластик, пластмасса, разные виды полимеров. Гуттаперча горела практически как сухой порох. Продавали в магазинах, а ещё продавали расчёски коричневого цвета, они были в каждой семье, семейная расчёска называлась. Они прекрасно горели. Чтобы сделать дымовуху, надо было её просто-напросто обернуть в газету, газету поджечь и затоптать ногой. Шёл зелёный дым, но такой густой и ядовитый! Сделали мы эту дымовуху, открыли окно на лестничной клетке и со стороны улицы кинули Клавдии Николаевне туда куда-то под ноги. Слышали её вопли нечеловеческие на весь дом! Конечно, это было ужасно жестоко с нашей стороны…

Было такое, что, например, в манную кашу касторового масла добавили на кухне на нашей общей тоже одной старушке, она потом не вылезала из вышеупомянутого туалета в течения дня. За что мы так с ней?..

То есть туалет тоже был общий там же на этаже!

Да.

 

Душ под водосточной трубой

Расскажи прекрасную историю, как вы во время дождя принимали душ на улице.

Это просто было радостное событие, дожди были очень сильные, такие грибные, как их называли: когда солнце светило, гроза, гром и сильный-сильный дождь. Мы знали, что потом обязательно будут шампиньоны, и буквально через день ломились с корзинами в наш сквер Зайцева или в Гагаринский.

Наши мамы очень радовалась, когда начинался такой дождь. Они быстро нам говорили раздеваться, выдавали мочалки лыковые, по куску хозяйственного мыла, и мы бежали с воплями, с криками на улицу. Потому что одна труба у нас на уровне карниза была обломлена, водосточная труба, и оттуда таким шикарным фонтаном вода хлестала! Вода была такая нежная, бархатистая, мягкая, и волосы у нас после такого мытья – мы их не чувствовали просто, они были настолько нежные, шёлковые! Природа была совсем другой. Мы не боялись, а только радовались. Радовались дождю! Быть мокрым под дождём…

У меня это, кстати, это сохранилось. Потому что когда я потом стал совершать дальние велопоходы, когда я велотуризмом занимался, для меня был неприятен процесс промокания самого, когда ты начинаешь промокать, едешь под дождём. А потом наступала радость, когда ты весь промок, и у тебя всё это резко менялось, и наступала какая-то радость. Я начинал петь песни, ехал где-то у чёрта на куличках ехал, поющий песни. Меня можно увидеть на дороге: мужик поёт песню, абсолютно мокрый, с какими-то сталактитами, сталагмитами ― эти размытые грязевые потоки…

У тебя был велосипед в детстве?

Да. Я предоставлю фотографии. У меня висит как раз в моей студии надо мной фотография: хата, родная деревня Большое Уварово. Мне там неполных, может быть, три годика, я стою, на крыльце прабабушка, ближе мама. Мазаная хата, соломенная крыша. Там, конечно, давно нет уже этого всего… Я стою, и мой первый трёхколёсный велосипедик. Потом появился «Мишка» – велосипедик двухколёсный со сплошной резиной, не надувные были эти камеры. Следующий появился «Школьник». Вся эта эволюция была соблюдена, как положено: «Школьник», потом «Орлёнок», тоже подростковый, а потом уже Львовского завода, который был у всех, с гнутым рулём, как раньше называли полугоночный, четырёхкоростной ― это уже ох ты!

В «Янтаре» продавались эти велосипеды. Там чего только не продавалось! Как-то всё вмещалось… Промтовары, пластинки, мотоциклы, велосипеды, оружейный был отдел. Раньше можно было без охотничьего билета купить жевела и капсюли для патронов. Мы, дурачки, что делали? Нам лишь бы похулиганить! Мы клали на камень капсюль, били молотком, раздавался громкий хлопок. Даже в милицию один раз забрали за это.

 

«Дракон проглотил солнце»

Ты упомянул Вторчермет. Там был свободный проход?

Да. Там горы настоящие из всего, что угодно. Мы находили там следы войны. Раньше можно было чаще обнаружить…

Вы что-то мастерили, использовали в своих играх?

Находили сопротивления, радиодетали. Раньше было развито «сделай сам», и в магазинах продавали наборы. В Коломне было много кружков, где люди сами что-то собирали. Радиокружки, авиамодельные, очень интересные. В Доме пионеров я же как сын полка был, там болтался, меня звали разные педагоги. Меня позовёт Николай Николаевич Ботрягин к себе, они там должны скульптуру изучать, лепку, он мне даёт кусок глины. Я сижу со всеми, что-то такое леплю. Меня позовёт ботаничка, замечательная женщина была, – что-то про растения я узнаю. Меня позовёт Виктор Иванович Фомин, авиамодельный кружок который вёл. Они выходят во двор, делают из ватмана ракетки, вставляют патрон, бикфордов шнур, направляющие ракеты мы запускаем. Он мне дарил этот патрон, а я начудил, помню. У нас был кочегар (в доме углём же топили) в подвальном помещении китаец Федя, это по-русски, у него сложное имя. Настоящий китаец, одноглазый худенький старичок, безобидный, очень милый. Мы с Сашкой догадались зажечь патрон, который ракету запускает, а у него шипение такое – как крыша с дома съезжает, там только децибел. И мы бросили туда. Бедный старичок чуть с ума не сошёл, думал, конец света, дракон проглотил солнце. Было его очень жалко потом.

 

Демонстрации с портвейном

Как в семье отмечались праздники? В коммуналке была традиция, застолье?

Было такое. Новый год ― самый сильный праздник. Были у нас соседи Губаревы, хозяйка наряжалась, они даже разыгрывали с мужем сценки: «Ночь перед Рождеством» – она надела трико, нарядилась в чёрта. Было интересно! Они как-то делали, чтобы было очень интересно. Кто во что горазд. Разовый такой импровизационный театр. А так ходили и уважительно друг друга поздравляли, чем могли угощали.

Чем угощали?

Что было. Не каждый мог себе позволить всё, что хотел, даже на Новый год.

Где ёлку ставили на Новый год?

В большой комнате. Ёлку обязательно настоящую. Папа из Москвы привозил ананасы, это было чудом. Меня он баловал, несколько раз мы ездили на новогоднюю ёлку в Лужники. Было очень интересно.

1 Мая, 9 Мая?

Соответственно, да. Я не помню конкретного случая, помню, что поздравляли.

В демонстрациях участвовали?

Да. Я помню сердцебиение особенное в груди, необычное, которое было у тебя, потому что это дата, праздник, всё равно это был подъём! Ты ничего не мог с собой сделать, у тебя было праздничное настроение! Для этого не надо было особо стараться – люди чувствовали: сама дата какое-то делала волнение в груди, было торжественное состояние. Иногда мы проходили с общей демонстрацией граждан. Те, кто от завода шли, это уже я потом просёк систему, когда с людьми расплачивались у «Электротоваров», у конечной точки: кто нёс транспарант побольше, «Миру мир», тому трояк давали, кто поменьше, голубка, голову Ленина, звёздочку – тому рубль. С пролетарием расплачивались натурой – портвейном. Ящик или несколько ящиков маскировали на грузовике за фанерным серпом и молотом, ещё каким-то изделием интересным. Здесь уже люди подходили, хлебали, не отходя от кассы, а потом шли «догоняться». «Догоняться» шли, естественно, сюда, в «Огонёк». Здесь можно было в разлив пропустить. Либо в вечную забегаловку, которая ещё до сих пор живёт.

Чуть пониже за «Спортмастером»?

Да.

Потом все расходились по домам и дворам?

Зависит от того, кто как зависим от зелёного змея. Кто не хотел расходиться, кто домой не приходил, где-то на берегу реки просыпался. Зависело от степени их интереса.

 

Танцы на крыше и битвы с курсантами

Когда ты постарше был, ходили на танцы? Куда ходили?

Мы ходили в Коломенский сад, он сейчас пустует, на Комсомольской. Перед этим мы с Сашкой залезали на крышу нашего дома, и когда начинались танцы, звуки «органа» так нас возбуждали, что мы плясали, топая по железной крыше своего дома. На танцы мы ещё не ходили, были молоды. Совсем вскоре мы оперились, стали перелезать через забор и посещать эти танцы.

Там же был открытый кинотеатр?

В стоимость билетов входило мероприятие. Там был перерыв, и в этот перерыв люди садились на скамейки, там был натянут белый экран, и смотрели журнал «Фитиль», мультфильмы, короткометражки, «Хочу всё знать» киножурнал.

Какие-то истории из посещения танцев?

Были знаменитые драки, побоища. Один раз даже по «Голосу Америки» упомянули в двух словах, что в городе Коломна в городском саду происходят традиционные битвы между гражданским населением и курсантами Коломенского артучилища. Я застал эти драки, видел несколько раз. Один раз по мне прошлась толпа. Люди были подвержены массовому озверению. Были битвы, это жестоко довольно происходило.

У нас традиционно враждовали улицы. Улица Пионерская ― их звали пионерские, пионерская шпана. Калинина ― калининские. Делились на верхнее и нижнее Калинина. Калининская шпана отличалась дерзостью и склонностью к предметам, не очень одобряемым Уголовным кодексом, которые они иногда применяли во время таких битв. Были репинские ― Репинка, это всегда был очень мрачный район. Не скажу, что они особым геройством отличались, они были тёмные и мрачные. Компания этой шпаны тоже была мрачная. ЦЛПБшный район в районе дворца культуры имени Ленина, сейчас называется «Коломна». Были монастырские ― из Брусенского монастыря, из того посёлка, который разрушили, когда я служил в армии, к 800-летию Коломны, к 1978 году.

Ваша как называлась компания?

Я не принадлежал, мой район не принадлежал ни к пионерским, ни к калининским. Я был просто созерцателем, наблюдателем таких драк исторических. Перед тем как организовать большое побоище с курсантами, даже сходились враждующие между собой улицы. Они соединялись в одну компанию. Помню, когда уже сад заполнялся людьми в форме, шпана нескольких улиц организовывала клин. В начало этого клина ставили наиболее крепких парней, задиристых. Клин двигался, и всё, что попадалось на их пути, всё сметалось. Но доставалось и от курсантов тоже: потом можно было увидеть людей, у которых звезда с пряжки ремня отпечатывалась на голове – такие были удары сильные и мощные, покалеченные были люди. Но довольно быстро это заканчивалось, потому что приезжали машины с «карабинерами» – с автоматчиками. Люди не ждали, пока их будут гнать прикладами, как правило, все сразу разбегались.

Был случай, когда со стороны улицы Яна Грунта я перелез через забор на танцы в белой рубашке и штанах. А там была большая аллея посередине, тёмная, липовая, скамейки. С той стороны бежала толпа, и я попал под раздачу, она меня просто затоптала. Я когда очухался – весь в крови, всё стало красным из белого. Мне ничего не оставалось, как развернуться, перелезть через забор и поковылять домой. Вот так один раз протанцевал.

А так танцы как везде. Кадрили девчонок. Винца можно было выпить прямо на территории – там была палатка, а винцо было вкусное, портвешок молдавский, болгарский хороший был. Душевно.

 

Паутина времени и заштукатуривание

Когда пришло время выбирать себе вуз, как это происходило? Куда ты пошёл дальше учился? Куда пошёл работать после школы?

Я неграмотный человек. Я без высшего образования.

Школу полную закончил?

Это, наверное, не надо. Крах начался, когда мама умерла, когда мне было 16 лет. В 1973 году всё пошло прахом. Я сразу резко осиротел, в мгновение ока. Этот период жизни я могу рассказать, но не хочу. Там нет секретов, но это мрачно, очень тяжело, когда ты знаешь, что ты пошёл бы учиться, если бы тебе не надо было сидеть и чесать макушку, что ты завтра будешь жрать и во что будешь одеваться. На это ушло довольно много времени, пока земля не стала крепнуть под ногами. Это не пожелаешь и врагу, никому не желаю. Нет желания рассказывать об этом.

С того момента, когда земля появилась под ногами, что с тобой происходило? Как менялся город? Вся же твоя жизнь прошла в Коломне. Что происходило в 1970-е, 1980-е?

Очень заметны были изменения в городе в 1980-е, в середине. Я по-своему объясняю, может быть, не всем приятно. Я для себя использую такой термин: «мода на веру», «мода на религию». Когда ниши эти освободились, волна пошла на религию. В моей компании тесной были люди, которые в мгновение ока сделались священнослужителями. Я не знаю, каким образом, я не вёл следственных мероприятий, но очень быстро! У меня были откровенные разговоры с ними. Для меня это как перелистнутая страница. Для себя я выводы сделал. Если я буду говорить подробно, на меня ополчится определённая часть населения, набожная. Мне бы не хотелось, я стараюсь не затрагивать. Видел, кое-то слышал от тех людей что-то такое, что думал: не дай Бог, твоя паства это услышит. Двуличие. Нам оказалось не по пути. Из моей компании несколько человек ушли по пути религиозному, и наши пути разошлись.

Я не считаю себя атеистом, но у меня свои взгляды на эту тему. Я серьёзно к этому отношусь, стараюсь никогда не смеяться, не иронизировать, не кощунствовать.

Как менялся город?

У меня есть ролик. Я брал интервью у прохожих на территории Брусенского монастыря в хороший солнечный день. Такая семья замечательная попалась! Они бывают по всей земле, в разных странах. Милейшая семья: он, она, лет под сорок ребятам, детишки есть. Парень очень здорово рассказывал, поднял вопрос реставрации, как это проходит за границей, в Италии, и как у нас. Именно проблема глобального заштукатуривания. Вспоминается Тарковский, который не любил чистых заштукатуренных стен. Потому что ничто так не отражает эпохи, времени, как паутина, родной кирпич, фрагменты деревянных основ, рам.

Я много об этом думаю. Для меня всеобщее оштукатуривание, которое началось резко в 1980-е, аврально, огульно… Если бы более профессионально к этому отнестись с точки зрения реставрации, реконструкции, Коломна была бы немного другой, всё было бы более грамотно. Не было бы пасхальных яичек, которые из церкви сделали: всё красиво, всё блестит, всё прекрасно, замечательно, мило, но напоминает пасхальный тортик, как и прихожане в платочках, правильно соблюдающие ритуальчики со свечечками. Как Коломна изменилась ― на себя что-то надела.

Ты уже тогда воспринимал это как неправильный процесс?

Смешанные чувства. Человек очень странно устроен. Ты бегал по развалинам, понимал, что это развалины, не целые строения, так не должно быть, должно быть целое. Но когда всё это уходит в прошлое, ты начинаешь по этому почему-то скучать. Почему? Может, и стоило оставлять фрагменты, из этих фрагментов делать мини стенд, мини музей, говорить о них, что здесь такой слой проходит, посмотрите.

У меня есть стихотворение на эту тему. Я стараюсь быть как можно деликатнее. Там есть строчки про то, как Коломна всё дальше уходит от меня, словно холодеет, глядя на своих земляков. Она прекрасна для туристов, она к ним обращена. Но свысока уже смотрит на своих земляков, которые помнят её другой, как бы немного стесняясь. Она такая стеклобетонная, чистая, оштукатуренная, с куполами. Как обязательно у нас принято писать строчки поэтическим обществом: купола Коломны, а потом сформировать со словом «огромно». Это не моё. Я по-своему живу, но стараюсь никого не обидеть, даже тех, кто очень любит обижаться.

 

«Нет той Коломны, которая жила, шумела…»

Коломна в туристическую начала превращаться всё-таки намного позже, в конце нулевых. До этого был закрытый довольно город, восстановление кремля шло…

Сколько помню разговоры, что город закрыт, неплохо бы открыть, не то чтобы в Золотое кольцо ввести, но хотя бы просто сделать доступным для туристов… Этого хотели долго, искренне. Это же приятно, когда люди ходят, у тебя что-то спрашивают. Мне нравится отвечать. Люди порой удивляются какой-то активности: вроде мужик шёл, его спросили, он стал отвечать… Да потому что, объясняя, человек сам вспоминает что-то приятное, бывает, в процессе объяснения ты и сам вспомнишь моменты, которые тебе самому полезно вспомнить. В других городах когда я бываю, всегда очень благодарен людям, которые живо отвечают на что-то тебе, с каким-то энтузиазмом. Приятно.

Нет ощущения, что старая Коломна жила и сейчас живёт своей жизнью, а другие части города ― Голутвин, Щурово, Колычёво ― это совершенно другие острова жизни, и всё это редко вместе пересекается.

У меня нет такого чувства. Та Коломна, про которую я рассказывал: похороны, муж жену гоняет, шум… Коломна в движении, где чувствовалась жизнь, что она живёт – сам себе даже говоришь: живёт Коломна. Сейчас я это не говорю, когда иду по пустынной улице. Она есть. По выходным бывают туристы. Сказать, что часть Коломны живёт так, а часть так, не могу. Нет той Коломны, которая жила, шумела, со своими персонажами, с людьми, которые ценили общение, для которых главное было – общаться друг с другом. Люди стремились к общению сами, их не надо было силой заставлять.

Сейчас поколение перемёрло. Сегодня встретил своего ровесника у медового магазина на Октябрьской Революции, Серёню. Видишь пацана со своей улицы ― как будто живого динозавра увидел, такое ощущение. Думаешь: Боже мой, мы с тобой ещё живы, ты смотри, что творится… Большая редкость уже кого-то встретить из своей компании, с улицы. Чувствуешь себя одиноким, конечно же.

Но я читал литературу, которая приучила меня к уважению к одиночеству. Я с большим уважением отношусь к нему, оно учит жизни. Я благодарен этой литературе и моим родителям, которые научили меня не просто смело встречать невзгоды, а мудро относиться к тому, что неизбежно. Спокойно относиться к неизбежности, осознавать её. Я, как любой другой человек, представляю уход, завершение жизнедеятельности, и у меня не возникает каких-то пафосных ощущений, когда я представлю, что будет, как это будет. Как Чехов описывает какую-нибудь даму, когда у неё умирает муж, а она думает: а какого цвета я при этом чепчик надену.

Я тут думаю: да никак! значит, так… Единственное – ускорить темп, чтобы побольше в этой жизни постараться натворить полезного. Хоть чего-то. Не более того.

 

Они приходили в полночь…

Какой самый счастливый был период в твоей жизни?

Да всё детство можно назвать счастливым, иначе как?! Счастливым был период, о котором я говорил – когда шумела Коломна, Бобреневский пляж был от самой Пьяной Луки до моста, когда там весь город собирался, играл в карты, в волейбол. Когда ходили браконьеры в полночь по домам, рыбу вываливали на пол, люди покупали. Дядьки, пропахшие махоркой, страшные дядьки в резиновых плащах, в чешуе, и запах… Этот запах никогда не забуду! Они приходили в полночь! Это можно так книгу назвать! Несколько дядек браконьеров, лохматые, бородатые, и от них жутко пахло, помню этот запах махорки вперемешку с запахом рыбы, только что вытащенной из реки, чешуи и портвейна. Они приходили в полночь. Мы с соседями уже ждали в коридоре. Они кидали на пол кусок брезента, вываливали рыбу из мешка: как лапти лещи, щуки здоровые! Соседка Галька, она работала в торге, вытаскивала весы такие классические, на которые клали рыбу, кто какую берёт. Окуни горбатые… У нас река-то богатая! И вот такая торговля среди ночи, традиционное явление, сейшн рыбный.

Это в какое время?

Лето, конец лета, весна могла быть, и, грешным делом, в икромёт… Мужики деньги принимали «на лапу», что называется.

Почему в полночь?

Это же нелегальный вид добычи денег, дело подсудное. Мужики были речные, смелые, ничего не боялись! Но приходили в полночь. Они жили у реки прямо, в основном. Их многие знали. Они ставили сети, вытаскивали с лодок, продавали рыбу. Помню, был мужик, он внешне был очень похож на австралийского аборигена, его звали Кадруз, потому что он напоминал Кадруза из фильма «Граф Монте-Кристо» с Жаном Маре. Интересные персонажи!..

Про полёт Гагарина в космос ты помнишь?

Я помню, когда был один телевизор, люди не вмещались. Люди, которые жили в нашей бывшей квартире однокомнатной (мы уже в двухкомнатной жили), как они дверь открыли нараспашку, включили телевизор. Кто мог встать через головы смотреть видео, где Гагарин идёт по ковровой дорожке и обнимается с Хрущёвым. Я это запомнил, потому что очень сильная была атмосфера этого торжества. Видел, как Гагарин шнурок поправлял.

Помню прекрасно крик на базаре. Одна женщина другой кричала: «Юра умер!». Потом я понял, что это кричат о Гагарине, что пришла весть, что он погиб под Киржачом. Базар был для нас и телевизором, и радио, и всем на свете.

 

На велосипеде по Европе

Да, самое счастливое время. Период ― это детство, с рождения до другой Коломны, скажем так. А самое счастливое событие, когда я организовал одиночный велопробег Берлин ― Люксембург ― Париж. Я его готовил два года, под эгидой нескольких русско-французских ассоциаций. Он у меня состоялся. Тогда я действительно мыслями летал в поднебесье, не верил своим глазам, когда это всё осуществилось, когда я въезжал в Париж. На Сан-Дени такой спуск, и когда вдали я увидел Эйфелеву башню, вспомнил, чего мне это стоило, этих лет подготовки… у меня слёзы побежали по щекам.

В каком году?

В 1994 году. По документам моё мероприятие называлось «Миротворческая акция, одиночный велопробег Берлин ― Люксембург ― Париж, посвящённый 50-летию освобождения Франции от фашизма». Этим занимался комитет ветеранов войны, который возглавлял в те годы Алексей Маресьев, наш знаменитый лётчик, который все мои бумаги подписывал в течение двух лет подготовки. Я ему изрядно надоел за это врем своей суетой. Но маховик заработал очень серьёзный.

Началось всё с того, что я просто принёс свой проект в Ассоциацию друзей Франции на Воздвиженке, просто на улице познакомился с президентом ассоциации. Я как яичко к Пасхе прикатился, потому что в то время эта ассоциация как раз готовила список мероприятий с русской стороны, которые на территории Франции будут проводиться в связи с этими событиями. Меня там завизировали, отослали официально на Гоголевский бульвар, в комитет ветеранов войны, где референт начал заниматься вплотную, начал переписку вести с русско-французской организацией на территории Франции. И 28 июля 1994 года со своим сложенным в чехле экипажем с Чкаловского аэродрома на военно-транспортном самолёте был десантирован в Шпеленберг ― это в 60 километрах был русский военный городок под Берлином, откуда я начал путешествие по Европе.

Сколько заняло путешествие?

Около месяца. Конечная точка ― Париж. Потом я сам себе был предоставлен, мне хватало, чтобы сесть в аэропорт Шарля де Голля и прилететь домой. Но натура не позволила моя. И я уже сам придумал маршрут, другой дорогой на велосипеде решил ехать, пока его истреплю. Более южная дорога через горы, Салон-де-Прованс, где Нострадамус захоронен, через Нанси, Страсбур… Попал в настоящий ураган, истрепал велосипед, оставил его, стал тянуть руку, там закон автостопа действует, там не дадут человеку долго стоять с протянутой рукой. На нескольких машинах я доехал до территории Германии, там уже белые скоростные электрички. Приехал в Берлин, где я адаптировался пять дней перед моим велопоходом, привёл в себя в порядок. Там уже нетрудно: до Варшавы, из Варшавы до Бреста, из Бреста до Москвы, из Москвы до Коломны.

Как в голову пришла идея тура?

Мне, как любому сумасшедшему велотуристу-одиночке, просто захотелось приехать на велосипеде в Париж. Я с одним человеком познакомился, он мне посоветовал, что нужна тема, от чего отталкиваться. Я нашёл такую тему, с кухней немного ознакомился (что для этого надо ― письма поддержки, то да сё…), несколько банков помогли. Основной спонсор был очень серьёзный ― Комитет защиты мира в Москве. Было ходатайство российского телевидения перед главнокомандующем ВВС России о моём перелёте по льготному тарифу с Чкаловского аэродрома в Германию.

Это ты бы определил как счастливое событие своей жизни?

Когда мечта осуществляется! Но одновременно это одна из самых больших потерь – когда мечта сбывается, ведь ты же её теряешь, её больше нет. У меня были сильные ломки. Это очень тяжёлый период был, когда я приехал. Железный занавес наполовину только был открыт, а тут чувак, который никогда не был за границей, вдруг колесит по всей Европе! Сам себе практически хозяин, вольная птица.

Впечатления, которые получил во время путешествия, на тебя сильно повлияли?

Я же не задумывался, что будет потом. Для меня пиком было само событие, конечная точка. Потом я понял, что надо думать, что потом. Как жила наша страна в те годы? Рассказывать жутко: нечего есть было, не то что…. Я весь такой приехал, бог знает что увидел, по каким странам колесил! А тут бац, разбитое корыто, надо как-то жить, мысленно себя приземлять. Это закончилось. Это называется ломки. Это психологически тяжёлый период был, пока всё не устоялось.

 

Север: возвращение к себе

Потом потребовались следующие проекты, планы. Я стал довольствоваться тем, что возможно, на что способен. Много колесил на велосипедах. Лет десять отдал мототуризму. Полюбил северные края. Сперва облюбовал остров на Селигере, приезжал ежегодно, чтобы пожить недельку в палатке. Но потом там стал появляться народ, я стал немного разочаровываться в мои любимых местах и перебрался в более северные края, особенно когда посмотрел кино Лунгина «Остров». Тут началось! Не успел глянуть первые кадры фильма, я уже понял, что там я обязательно буду, где снимался фильм. Хотя я не задумывался, где это находится. Будь это на Камчатке, я бы и туда полетел! А потом оказалось, что это место довольно досягаемое, туда добраться нетрудно: прямая ветка мурманского направления, остановка Кемь, 23 часа на поезде. Рабочеостровск, часовенька живописная. Практически весь фильм так снимался. Для меня это было очень приятное событие! Я несколько лет туда ездил, обрёл хороших друзей среди поморов, облюбовал соседний архипелаг из 16 необитаемых островов, куда тоже стал ездить, там волшебные места. Недалеко Соловецкий архипелаг, там тоже приятно бывать, пешие прогулки делать. Потом, к сожалению, ту часовеньку сожгли, она сгорела. Но всё равно там бываю по возможности, с удовольствием.

Я придерживаюсь гипотезы, что там была Гиперборея. Потом что, оказавшись там в первый раз, на той земле, я испытал удивительное ощущение: я не чувствовал себя чужаком. Наоборот было ощущение, что ты не приехал посмотреть, а вернулся куда-то к себе, к истокам. Мне было приятно среди людей, которых я встречал на перекрёстках, в походах, которые тоже были на архипелаге, в тех местах, которые то же самое ощутили.  То же самое! Значит, что-то есть в этом.

Поэтому меня туда тянет каждый год. Не нужны никакие юга, мне дай туда только съездить, побыть на этих островах. Планирую поехать, я бы сейчас этим летом поехал. Надеюсь, позволит здоровье. А так что – взял да поехал. Особых денег туда не надо никаких.

Крендель-мужичок с белыми глазами как у мертвой рыбы

Пари с мужиком с деревянным протезом

Прокричал «Свободу Алжиру»

Работал садовником в Доме пионеров в 7 лет

Старушка в платье с кринолином