P1130664

Есть там такой посёлок Серебрянский. Я тогда работал… Была такая большая организация (ну, она и сейчас есть)… аэрогеология, и Ерофеев… Ну, как я потом уже узнал от него, он долго и много вынашивал планы, и хотел опять побывать у себя на родине.

 

ЧИТАТЬЛИСТАТЬ АЛЬБОМ

Рассказчик Филиппов Сергей

Ведущий Сорокин Игорь Владимирович

Дата интервью 9 декабря 2015

 

Сергей  Филиппов:  Вступление. Для меня это, конечно, такой абсолютно дико. Я никогда в такой роли не выступал, во-первых. Во-вторых…

Игорь Сорокин:  В роли кого?

Сергей  Филиппов: Ну, в роли какого-то вот такого…

Игорь Сорокин:   Интервьюера?

Сергей  Филиппов:  Рассказчика.  Во-вторых, я увы, к сожалению, не… Как его звали? Иоганна Икермана, который ходил за Гёте и потом всё это записывал, все его умные мысли, и причём, в виде прямых цитат. Не знаю, какой он пользовался аудиотехникой… В общем, это не важно. Ну и поэтому тут вот мало чего. У меня никаких дневниковых записей нет, и, ко всему прочему, я не китайский историк, который, знаете… Они ведь, оказывается, даже под кроватями у императоров прятались и фиксировали все моменты, когда что происходило для того, чтобы потом, когда родится какой-нибудь там ребятёнок, вычислить там: имел он право на престол, не имел, там, какие звёзды – не звёзды, и так далее. Вот так работали историки в императорской…

Игорь Сорокин: Биографы!

Сергей  Филиппов:  Не биографы. Они именно историки были, потому что они должны были обосновать правомочность и легитимность того, что данный император занял этот трон, и так далее, и так далее… Ну, в общем, ладно…

Игорь Сорокин: Предсказать судьбу его…

Сергей  Филиппов:  Да…

Игорь Сорокин:   Правления…

Сергей  Филиппов:  …и вот там, как сложилось – не сложились эти звёзды и прочее. Да.

Игорь Сорокин: Сергей, а можно мы соблюдём какое-то… правило… какие-то.

Сергей  Филиппов: Регламент?

Игорь Сорокин: Не-не-не… Просто представьтесь, чтобы потом не гадать, чей это голос.

Сергей  Филиппов:  А… Да. Да. Да. Зовут меня Сергей Филиппов. Не Икерман, не Идельман, не Сымудзян… Вот… Поэтому… Да… Буду рассказывать не…  даже не столько то, что помню, потому что фактологию у меня… памяти очень мало. Я вот в отличие от Маши совершенно не предметный, не конкретный человек.

Игорь Сорокин: Да. И у нас Маша Филиппова участвует.

Сергей  Филиппов:  Да.

Женщины: Одна Маша Озерова, другая… не знакома…

Игорь Сорокин:   … Маша Озерова и Елена Утенкова, чтобы понятно было. Да… И сегодня у нас 9 декабря 2015 года. Мы, вот, на кухне, в арткоммуналке, беседуем…

Сергей  Филиппов:  О Ерофееве.

Игорь Сорокин: О Ерофееве.

Сергей Филиппов: Да… И значит… Наверно… ну, какие-то мои, там эти, россказни… Они будут касаться не столько того, что было. Я имею в виду вот какие-то конкретные события и, там, мероприятия и так далее, сколько, ну… скорее какие-то ощущения, каким я помню Ерофеева. Да… Вот, скорее, об этом… То есть, это не музейное какое-то… вот… набор воспоминаний, которые можно записать, какую-то хронологию там выстроить или ещё что-то такое, а сугубо эмоциональное. Вот. Но какая-то фактология, конечно, была. Ну, начнём с того, когда мы познакомились. Это было в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году. А… Сорок лет назад почти. На Кольском полуострове. Есть там такой посёлок Серебрянский. Я тогда работал… Была такая большая организация (ну, она и сейчас есть)… аэрогеология, и Ерофеев… Ну, как я потом уже узнал от него, он долго и много вынашивал планы, и хотел опять побывать у себя на родине. А добраться туда – надо было денег каких-то заплатить, чего он делать никак не мог. Вот. И поэтому через одного своего знакомого (такой был Виктор Тимачёв, как сейчас помню  – он тоже геолог там) и, в общем, он, одним словом, нашёл партию, в которой работал на Кольском полуострове и туда устроил Ерофеева рабочим, сезонным рабочим. И я как раз работал в этой партии. И… да… Тимачёв… Это, может быть, пару слов… Тимачёв, он из таких опальных диссидентов. Он даже умудрился пройти какие-то, ну, репрессии – не репрессии, – назовём так. Была такая практика и, если кто-то что-то плохо делал, его… ну… разжаловали. Переводили там, скажем, из главных каких-нибудь геологов в какие-нибудь коллекторы в надежде на то, что человек, ну, как бы вот… ему позорно, и он уйдёт, уволится. Но этот человек не уволился. В общем, ладно. И таким словом, я почему о нём? Потому что благодаря ему я вот встретился потом с Ерофеевым.

Игорь Сорокин: А они уже были давно знакомы, да?

Сергей Филиппов: Да, я думаю, они, наверное, очень давно были знакомы. Хотя потом я не скажу, чтоб часто с ним пересекался бы Ерофеев. Но это, может быть, чуть… потом. Вот. Значит, было это вот в этом в посёлке Серебрянском, такая есть река Воронья. На ней когда-то строили что-то… местную, локальную такую ГЭС, гидроэлектростанцию, поэтому был выстроен целый посёлок  по классике. Вот сначала заключённые. Там остался лагерь этот. И единственное каменно здание – это был, очевидно, карцер. И мы ходили туда на экскурсию. И нам рассказывали технологию – как это всё делается: сначала пригоняют учёных, потом каких-то там добровольцев, а потом вот этих вот… комсомольской стройкой объявляются. И вот… Всё хорошо и замечательно.

А посёлок   такой довольно был депрессивный, потому что народ-то весь съехал после того, как всё построили. И вот совершенно брошенные дома. Ну, в основном, это такие полувременные… времянки – домики были. Брошенные дома и куча всяких разных вещей. Вот, я думаю, для вашего музея там можно было бы набрать – хоть всю Коломну  обставить. Вот. Но одна из вещей, которая потом имела  там свою историю – это пустая посуда. Вот сейчас посуду не сдают, а тогда посуда – это ощутимые деньги. Я имею в виду, бутылки пустые – стеклотару. Вот. И… Ну, забегая немножко вперёд, по инициативе Ерофеева, значит, эта посуда собиралась там его коллегами, так назовём. Мы их все называли «бичи». Ну, временные рабочие. Как правило, это народ такой, ну, без определённого места жительства, рода занятий и так далее. Они, значит, собрали много-много этой посуды – несколько мешков. Сколько точно, я не помню, но это и не важно. А  потом, у нас партия-то была большая, геологическая, и у нас, в этом же посёлке при нас базировались вертолёты. Мы использовали очень много вертолётов. Так он умудрился договориться с пилотами. На вертолёты они загрузили эту посуду, полетели в соседний посёлок, такой Туманный. По-моему, говорили «Туманный», ну, что-то от слова «туман». И там, значит, сели… ну, как вот у вас здесь центральная площадь, потому что магазин в посёлочках, он один-единственный, и где-нибудь на центральной площади. И вот они прямо на вертолёте опустились перед магазином. Ну, в общем, там навели они это… шороху… шуму  много.

Женщины: Посуду сдали?

Сергей Филиппов: Посуду сдали, да. Закупили там на неё всякого разного. Я не  был участником этой процедуры, но вот она такая была. По-моему, они какой-то нагоняй получили от начальника партии, но, наверное, не очень сильный. Больше всех…

Женщины: То, что купили, то же начальнику и отдали?

Сергей Филиппов: Нет. Начальник партии, он у нас был такой Минц «Михаил Витаминыч» – у него прозвище было. Вениаминыч – очень сложно было выговорить, поэтому его звали так – «Витаминыч».  Нет, он был довольно как-то так… сдержанным что ли человеком. Вот. И всё, что… да… И между прочим, в этой же… в этот же сезон вместе Ерофеевым приехал его так называемый «первенец», которому он посвящение сделал в «Москве и Петушки» – Вадя Тихонов. Вадя Тихонов – это  такой совершенно определённый тип людей и, ну, в общем, какой-то такое… ничто, хотя одну  я помню, один перлик из его уст однажды я услышал, когда он… Там ещё персонаж был такой Авдяшка Игорь. Авдиев у него, по-моему, была фамилия. Такой смоляной, чёрный, – знаете, такой тип людей бывает – длинные волосы… Ну, прям ворон такой.

Игорь Сорокин: Сириец такой…

Сергей Филиппов: А чёрт его даже знает. Ну, в общем, абсолютно такой смоляной, живописный человек. И убей – не помню, чем он занимался, что называется «на гражданке».  Вот. И Вадя Тихонов однажды ему сказал: «Авдяшка, вот ты знаешь, – что очень любил там цитировать Ерофеев – чем ты отличаешься от всех святых?» Он: «Нет». «Всех святых хоть выноси, а ты совершенно невыносим!» Ну, вот это единственный такой светлый какой-то моментик, который с этим Вадей Тихоновым связан. А работал он у нас в этой тогда экспедиции поваром. И вот однажды все пришли на обед, сели есть. Сидим, едим какой-то суп там: щи-не щи, ну, в общем,  какой-то суп. И вдруг одна наша дама, была у нас совершенно такая, я бы даже сказал, такого аристократического склада дама – графиня. Петровна. И она отрывается от этой миски и говорит: «А не кажется ли вам…» Я не помню, обратилась ли она там «товарищи» или «друзья»… «друзья» – вряд ли. «…что этот суп, знаете, пахнет вот тем, чем трактора смазывают?» Она хотела сказать: «машинным маслом».  И действительно, потом мы выяснили: этот Вадя Тихонов сделал что… Они там пол тушёнки съедали. Ну, суп заправляли тушёнкой. Пол тушёнки съедали, а чтобы всё-таки погуще было, они потом банку эту окунали в этот суп и…

Женщины: Мыли, да?

Сергей Филиппов: Да, а сверху она с едой была, да. Этот суп, который пахнет то, чем смазывают трактора – вот эпизод из той жизни. Я в тот сезон, в общем-то не много общался с Ерофеевым, поскольку мы попали в разные отряды. И вот партия, она там приезжала… Человек там сто народу, а потом разбивается это на отряды и каждый по своим каким-то местам разъезжается. Да. Вот в отряды мы попали в разные, поэтому пересекались мы только в начале сезона, перед тем, как разъехались, и в самом конце.

Женщины: Сколько ему было лет? И вам?

Сергей Филиппов: Ну, 76-ой год, он с 38-го. Значит, ему было 38. А я-то совсем мальчишкой был, мне было 23 года. Я только после армии. Вот только-только поступил там в какой-то институт очередной. Вот, в общем… Но мы были несопоставимы абсолютно. И… Что?

Женщины: Расскажи, как вы встретились? Как он тебя заметил?

Сергей Филиппов: А…

Игорь Сорокин: Несопоставимы по интересам?

Сергей Филиппов: Мы не сопоставимы ни по уровню образованности, ни по знаниям, ни по уровню самооценки. Само-оценки, вот, своей внутренней. Это я уже вот… как такой завершающий вывод, вот, что для меня… кем для меня явился этот человек… Я вот как-то много раз говорил, разными словами, но суть в том, что он меня поставил с головы на ноги. Я стал смотреть на мир, вот, как-то, в естественном его ракурсе. Я перестал бояться себя и вообще, как-то вот… Ну, вот, почувствовал себя человеком, что ли… Я не знаю. Ну, самоценным человеком, и как-то стал… перестал бояться себя, да вот… Вплоть до того, что мои мнения не сходились там…

Женщины: С чьими-то ещё?

Сергей Филиппов: Да, с чьими-то ещё.  Вот, всем там нравится какой-то писатель, а мне, вот, он почему-то не нравится. Ну, в общем… Ну, ладно… Это уже туда дальше… А…

Открытие сезона – это всегда сначала какие-то там всякие организационные, хозяйственные дела.  Потом устраивается большой банкет. Потому что на весь там следующий сезон объявляется сухой закон. И вот, значит, два дня на разграбление, как в Древнем Риме. То есть…

Игорь Сорокин: В самом начале?

Сергей Филиппов: Да. Все пьют: кто до упаду – сколько только может влезть, пока…

Женщины: А он действительно соблюдается, этот сухой закон?

Сергей Филиппов: В целом, да. Потому что мы разъезжаемся по отрядам, связь только вертолётная. И… ну, контролируют. Хотя бывали контрабанды. Но в общем и в целом контролируют, да. Ну, потому что все пересылки (а вертолёт – это полное снабжение: и еда, и дрова даже нам возили, потому что тундра – Кольский полуостров). Вот. И это всё отгружалось с базы, а на базе сидит начальник партии, который, значит…

Женщины: Смотрит?

Сергей Филиппов: Приглядывает, да. Вот. И, значит, вот к этому мы готовились, значит, празднеству: «Открытие сезона» это называлось. И какие-то посиделки… А ведь Кольский полуостров – это белые ночи. Они настолько белые, ну, вот абсолютно белые, как… Да. Мы сидели-сидели, и что-то уже под утро, совсем утром (а никто не понимает, что утро, день там)… Если нет солнца, несолнечный день, то не разберешь абсолютно: день сейчас или ночь. Вот. Только по положению солнца можно определить. И мы что-то сидели, и я какой-то стишок там сочинил… ну, как итог этих посиделок. И какой-то он такой был на тему… на тему пушкинских этих… «Как-то поздно вечером/ Мы сидели за столом». И как-то мне удалось пройтись прям по конкретным фамилиям, там что-то «Кабы я… Кабы я была… Кабы я была царица», – молвил  Юра Наговицын. – «Я б для партии родной сделал завтра выходной». А… Там что-то… «Кабы я была принцессой», – звонко пискнула Юнесса… И вот так вот по всем… «Кабы я был королём», – молвил Юра Королёв…  Юра Королёв с нами тоже там был. Это он, просто, мой друг у меня многолетний, который совершенно, там, по-идиотски погиб. Вот. И я этот стишок написал и повесил в столовой. Не знаю, зачем, почему повесил. Так… Ну, у нас там была своя такая некая трассАта. У нас там был ещё очень интересный дядька, которого… К которому Ерофеев очень, так вот, относился с уважением. Такой Виталий Герасименко. Он очень здорово рисовал и постоянно выпускал стенные газеты со всякими там очень забавными комментариями и: полу шаржи – полу как-то что-то… Даже в одной газете, я помню, был портрет Ерофеева, который, склонившись, вот с его этим чубом… или как его… чёлкой? Чёлкой! Да… С этой чёлкой, которая всё время спадала… Почему-то Ерофеев перерисовывал себе топографические карты. Вот так ему хотелось чего-то привезти или  как-то запечатлеть,  что ли в памяти или где, этот Кольский, что он перерисовывал  топографические карты, которые у нас там были. И вот его Герасименко нарисовал и подписал: «Он шпион». Ну, там много потом шуток было по поводу Первого отдела и так даже очень было серьёзно, но всё так… Вот… И … да… Вот после этого стишка, я помню… Мне кажется, вот это и было какое-то обращение или поводом для его обращения какого-то внимания на меня, может быть, потому что я когда утром пришёл, он сказал: «А! О! Русский пиит!»  У него был очень такой глубокий бас. Когда-то я очень легко воспроизводил вот эти голосовые интонации. Ну, ладно. Щас, может, по ходу тогда чего-то вспомнить. Вот… И…

Игорь Сорокин: Да, кстати, интересно: если вы будете, например, интонировать его речь… Вот, допустим, как это звучало?

Сергей Филиппов: Ммм… Вы знаете, вообще, как звучало, я думаю, при… Если очень постараться, то можно это найти. Я помню, на моей памяти один…

Игорь Сорокин: Ни как он читает, там, а вот…

Сергей Филиппов: А как говорил?

Игорь Сорокин: Да. Просто, есть же записи уже с этим аппаратом, да? И там уже интонировать очень сложно.

Сергей Филиппов: Там… Нет. Там был… Один точно, а вот у меня что-то в памяти как-то… как-то… торчит, что вроде бы, было даже два таких эпизода… BBC снимали о нём фильм, и он выходил, и я даже какие-то кусочки его видел. Правда, вот, еду и всё время думаю: «А каким образом я это видел в те годы?»

Женщины: Может,  он показывал?

Сергей Филиппов: Ну… А, вот, разве что у него, наверное, может быть, был видеомагнитофон. Это же… Это же семидесятые годы!

Женщины: Тогда, по-моему, даже таких не было ещё…

Сергей Филиппов: А, нет, уже восьмидесятые. Нет. Восьмидесятые. У него могло быть, потому что ему что-то из-за границы привозили. И… ну… что-то из… какие-то вещи. А, в основном, ему возили художественные альбомы в виде гонораров и в виде материальной помощи, потому что Галина, его жена, она потом это всё собирала и уносила в букинистические магазины. Это же был жуткий дефицит: эти альбомы художественные. Вот. Ну, и потом надо вспомнить … Это же всё под конец семидесятых – начало восьмидесятых  – полный дефицит всего абсолютно. Кстати, попутно вспомнил… У него очень много было всяких таких перликов, которыми он постоянно сыпал. И я как-то в очередной раз пришёл, и там что-то… и рассказываю. У меня… ну, было такое хобби – не хобби, я шатался по букинистическим магазинам и что-то такое там высматривал-выглядывал. А денег было немного, поэтому я не столько покупал, сколько просто, вот, подержать в руках вот эти старинные книги там. И я пришёл… То ли я что-то купил, то ли… что-то… ну, не помню. Я вот делился о том, что вчера, вот, был в том магазине, потом в том…Он: «А, хождение по мукам!». Вот он весь был из таких там… Что-то: «Ерофеев, какой же ты длинный!» «Да, я длинный, как рубль!» Вот в таком духе это всё как-то сопровождало его это…

Да. Если… Возвращаясь назад…

Игорь Сорокин: К стихам.

Сергей Филиппов: К стихам. Стихи… Стишки эти написал, вот. Он чего-то как-то себе отметил, и мне… я так понимаю, вот после этого, очевидно, было мне… Была дадена мне возможность меня допустить к его этому… к «Москве – Петушкам». Тогда ещё издания не было. Единственное издание было – это еврейский журнал «Аминь» «АМИ» – выпустил первым его штуковину на русском языке. И я читал. И у меня даже долгое время это хранилось где-то в семейных там бумажках, но, боюсь, это пропало во всяких этих переездах… Это были фотокарточки. Ну, фотографическая копия с его правками. То есть вот это был такой оригинал с правками и авторскими правками.

Игорь Сорокин: Но если бы вы нашли… мы бы оценили.

Сергей Филиппов: Да. Я бы тоже это оценил. Но я боюсь, что даже уже искать негде. У нас было несколько переездов.

Женщины: И пожары.

Сергей Филиппов: И пожары, да. Но… Слушай, но… Скорее всего тогда и пропали… Ну, в общем, да… К сожалению, у меня не осталось и не было, впрочем, никогда ни одной фотографии его, ни каких-то вот… Вот единственная штука, которую я хранил – это вот этот экземпляр…  фотографическая копия.

Да. И я, значит, начал читать эту штуку… Помню…

Женщины: Там, в экспедиции.

Сергей Филиппов: Да, да. Это было там.  И мы где-то… Почему-то в момент, когда я только ещё начал читать: буквально, там, первые страницы, он оказался где-то рядом. То ли он… не помню… то ли комнаты были рядом, то ли ещё как-то вот… Ну… В общем, он услышал, как я там начал хихикать: читать и смеяться. А… И почему-то он расценил это… Ну, одним словом, он мне это объяснял так, что «подавляющее большинство людей, когда берут эту книгу, они ожидают и начинают искать там либо порнографию, либо антисоветчину, ну, либо ещё какую-нибудь дребедень: ну, вот матерщину, там, и прочее. А тут вот себе человек почему-то смеётся. Никто не смеётся, а он смеётся». А там уже действительно начинаешь смеяться с первой же страницы, когда начинается тур Кремля. Кремль для меня совершенно… Ну ладно. Вот. И, значит, дали мне её буквально, там, естественно, на одну ночь, как это всегда тогда делалось. Я её прочитал. У меня было три таких глубоких погружения: первый – вот этот смех, второе – какая-то тоска где-то в середине, поскольку явно очень неровная всё-таки книга с точки зрения литературной что ли… Вот. И где-то так заскучалось. И… ну, с одной стороны, заскучалось, с другой стороны загрустилось. И…

Игорь Сорокин: Это, видимо, где они там устроили отдельно взятую страну, да?

Сергей Филиппов: Эээ… Ну… Ну, щас я, да… И концовка – это, конечно, полная такая, ну, трагедия. Абсолютная. И, в общем… ну, как-то мне тогда  показалось, что… не то, что это были вот сознательные, вот, проговорённые мысли, а как-то почувствовалось, что, ну… мне близок этот человек. Я его понимаю. Но понимаю не на уровне каком-то вербальном, вот, что мы обменялись мнениями, что-то такое поняли, а просто вот на уровне каких-то… ну, встречаешься с человеком и понимаешь, что это твой человек. И вот такое же у меня тогда возникло ощущение по отношению к нему, и потом даже я этому находил такие…  Понимаете, вот всё это такое вот нематериальное.

Я помню какой-то странный эпизод. Почему запомнился – не знаю. Он лежит (ну, это его просто  девяностопроцентное во времени состояние), он практически всегда лежал, вот сколько я его помню: либо полностью лежал, либо полулежал. Вот. И неважно там, трезвый – нетрезвый. Всё равно лежал.  Наверное, потому и длинный. Такое, как меня бабушка учила, что человек, когда вот долго лежит, он становится длинным. А… И… Он лежал в таком уже… Ну, ладно… Бог с ним! Буду я запинаться, – ну, уж не обессудьте! Знаете, он… я его не помню пьяным. Пьяным вот в таком классическом понимании этого слова, когда человек не соображает, когда у человека заплетается язык, там что-то такое. И даже когда он выключался… ну, попросту… да… Это не было вот такая отключка пьяная. Это просто… вот, я хорошее слово даже подобрал: он как бы так «задрёмывал». Вот лежит себе человек, попивает, покуривает, что-то общается с тобой, а потом так задремал. Задремал вот это… ну, как бы и задремал. То есть это всегда была какая-то такая вот тихая, не знаю, история – не история. Да, тихая такая….

Женщины: И агрессивности не было никакой?

Сергей Филиппов: Да, это просто никогда… И вот, я помню, был такой эпизод: мы были вдвоём, он что-то вот так вот задрёмывал то пробуждаясь, то опять уходя. И бросал какие-то обрывки фраз, иногда отдельные слова. И я в какой-то момент даже, знаете, как-то вот… ну, что называется, волосы зашевелились. И я понимал, о чём он говорил. Я выстраивал всю его эту речь. То есть он какие-то обрывки слов-фраз… Да, и что вот за таким… кажущейся бессмыслицей и каким-то, ну, как бы это назвали там – «пьяный бред» и что-то такое. На самом деле, нет, состояла стройная мысль, изложение, да…

Игорь Сорокин: То есть, он слышал всё равно, участвовал?..

Сергей Филиппов: Он не только слышал. Он никогда и не выключался. У него мозги всегда были абсолютно трезвые. Кстати, вот в тот… В то открытие сезона, когда все там, естественно, сильно поднабрались, уже тоже, отходя ко сну, он лежал, читал какой-то журнал и… ну, как читал? Ну, как может пьяный или, там, выпивший человек читать журнал. Ну, там листал что-то такое. И так с этим журналом, вот, и заснул. И наутро мы там встретились. Так наутро он его цитировал наизусть, этот журнал. То есть, понимаете, там мозги работали абсолютно всегда. И вот в таком, ещё раз, в классическом понимании, чтобы он был пьяным, я не помню. Не помню такой истории.

И вообще вот этот образ… Хотел я, вообще-то, начать с другого: что мы встретились с Венедиктом. Я вот никогда не мог себе позволить… Не то, что позволить, а внутренне преодолеть – назвать его «Венечкой». Он, вот, никогда не был Венечкой. Вот этот, я не знаю, назвать его «сценический псевдоним», который он себе выбрал, а он его даже не выбрал. Понимаете, он, в общем…  вот сюда же  ложатся такие вещи… Скажем, меня вот они называли либо по фамилии «Филиппов», как всех, либо «Серж». Вот этот упомянутый Виктор Тимачев, его звали «ВиктОр», и у всех там…  (Авдииева – «Авдяшкой»), то есть, у всех были какие-то вот такие..

Женщины: Прозвища…

Сергей Филиппов: Да. Но… Понимаешь, это не просто прозвища. Это… Назвать человека по имени – это преодолеть некий порог доверительности и откровенности, вот, чего он не делал никогда. Он даже по отношению к себе выстроил вот такую… Это, знаете, как в кукольном театре: актёр отделён от персонажа. И вот здесь же… То есть, любому из нас нужны какие-то маски, какие-то образы, за которые хочется спрятаться. Ну, и какие-то уголки, за которые мы особо народ не пускаем. У него это было, как ни у кого, тоже. Его нельзя назвать каким-то там отшельником или человеком… как назовём… «отчуждённым», там… «замкнутым» – вот. Он не был замкнутый, он был абсолютно коммуникабельный и всё такое. Но… Да, там не везде можно было пройти, зайти и так далее. Вот. Поэтому вот этот… и образ этот он не создавал. Когда мы с ним позже…  Это был вот… он, наверное, тогда искал, во что вложить свою «Вальпургиеву ночь». Он говорил: «Понимаешь, вот у меня материала, там, куча», – но я своими словами, не цитирую, как Икерман. – «Но мне нужна какая-то канва сюжетная, в которую всё это вложить». Ведь, посмотрите, «Москва – Петушки» – это же совершенно такая мозаичная… ну, мозаичная, в смысле, «из кусочков отдельных состоящая». Если вы возьмёте его какие-то фразы и полистаете его записные книжки, которые изданы довольно так неплохо, вы увидите кучу вкраплений из этих из записных книжек там. То есть, он работал так, как работают (ну, как я потом узнал), как Набоков работал. Вот он делал какие-то там фрагментарные, там, заметочки и прочее, которые потом вставлялись в текст. Вот… И… И, понимаете, он не выстраивал какого-то своего образа. Это вот потом уже потом, вот, какие-то интерпретации очень умных людей и, там, и вот… какое ему прилепили  – «спившийся интеллигент». Ну, не был он спившимся никогда, а интеллигентом – да. Это… Это вот такая, наверное,  характерная… да. Вообще, знаете,  это был удивительно красивый человек во всех смыслах этого слова. Это тоже я , вот, недавно, когда, вот, последнюю пару дней я пытался вспоминать, чтобы что-то такое рассказать. Может быть… Но вот почему-то мне вспомнилось это слово… сейчас недавно – «красивый во всех смыслах». А, как он любил частенько подкалывать… Потом, по-моему, это из Достоевского… Он цитировал, что «а спроси ты его, какого цвета глаза были у его покойной матери, он и не вспомнит». Вот, как любил свою мать. Вот… Я помню, какие глаза были у Ерофеева. Это были потрясающие голубые глаза, и… ну, понимаете, тут такой гармоничный сплав, вот, в одном человеке сошлись и внешние данные, плюс ещё и метр девяносто пять рост, при этом такой абсолютно тоже пропорционально сложенный  человек, и фигурой красивый. Он скорее худощавый был, чем какой-то статный. Ну, не важно… Ну, великолепная осанка. Он когда вылезал из своих там сорочек каких-нибудь, и ему надо было  куда-то пойти в присутственное место, и Галина облачала его, там, в костюм, она каждый раз так вот  подходила к зеркалу  и, не помню, какой-то то ли граф, то ли… вот такое она употребляла: «Ерофеев, да тебя надо просто вот там где-то выставлять!» И у него, может быть, от этого потом, ну, или там… я уж не знаю, от этого или не от этого… и есть у него  такая фраза: «Да пустите его! Этот пыльный мудак впишется в любой интерьер!» Вот. Этот человек, который мог вписаться в абсолютно любой интерьер: хотите, там, лорд… в палату лордов, хотите в бичи, которые там эти кабели тянут.

Игорь Сорокин: Кабель – это что? Сразу сноску…

Сергей Филиппов: Кабель, кабель…

Игорь Сорокин: А, кабель…

Сергей Филиппов: Он же работал там, в какой-то кабельной конторе, я уже…

Игорь Сорокин: На кабельных работах?

Сергей Филиппов: Да… Да. Вот. Хотя, конечно, там он был совершенно не своим. То есть…

Женщины: В экспедиции…

Игорь Сорокин: В палате лордов.

Женщины: В экспедиции, наверное, был своим?

Сергей Филиппов: Нет. В экспедиции как-то там, да… разные же очень ИТР, то что называется…

Женщины: Геологи – это интеллигенция такая красивая!.. Ну, ладно… Такая…. Советская…

Сергей Филиппов: Ну… да. В какой-то мере, да. Вот. Я имею в виду, среди бичей… Конечно, это уровень… человек совершенно…

Женщины: Это же люди свободные.

Сергей Филиппов: Какие?

Женщины: Свободные.

Сергей Филиппов: Да.

Женщины: У меня тётя геолог, поэтому я знаю.

Сергей Филиппов: Вот. И… да… При этом, вот эта какая-то феноменальная память, при этом потрясающие мозги и невероятное остроумие. Но остроумие… я, в первую очередь, вкладываю в это  понятие в своих устах не в смысле юмора (юмор – это как, ну, производная), а именно острый ум, который схватывает, видит всё, умеет моментально там как-то сопоставлять, анализировать, и так далее. И при этом, да… очень живой. И поэтому отсюда там столько юмора… И взять его одни эти бессмертные коктейли. Эти коктейли ошарашили в своё время всю, значит, читающую публику… Виктор Некрасов – помните такого?

Игорь Сорокин: «В окопах Сталинграда»?

Сергей Филиппов: Да. «В окопах Сталинграда». Он уже эмигрировал, когда вышла эта книга. И это было под Новый Год. Он позвонил из Парижа, видимо, только что прочитав, значит, эту книгу, и кричал в трубку: «В каком вообще… то ли какой ангел на вас спустился, который продиктовал вам эти рецепты, то ли какой Люцифер, там, по-моему, подсказал?!» Да, и, конечно, этой книгой он привлёк к себе очень много людей… Вот такой мною обожаемый Юлий Ким, он к нему пришёл сам знакомиться, позвонил в дверь… Когда ему открыли дверь, он сказал: «Здесь живёт Венедикт Ерофеев, который очень хочет хереса?» И принёс две бутылки хереса. Так они познакомились. И потом они очень долго… ну, были постоянно друзьями, даже мне один раз довелось пересечься там на дне рождения.

Женщины: Он бард?

Сергей Филиппов: А?

Женщины: Он бард, да?

Сергей Филиппов: Он и бард, и писатель, и поэт…

Женщины: Есть и писатель, который романы такие пишет…

Сергей Филиппов: Это, скорее всего, всё…

Женщины: Он же. Он же.

Сергей Филиппов: Он. Но есть ещё, может быть, и он же, но что-то… Есть, по-моему, не Юлий, а какой-то другой Ким ещё.*

Женщины: Кимов вообще много.

Сергей Филиппов: Но Юлий Ким, он писал очень много не только бардовского. У него очень много пьес. Есть же куча театров, которые ставят его пьесы. И какие-то сценарии там, и что-то из прозы у него тоже было. Вот. Но это… тех времён это, конечно, кумир и… ну, кумир всей такой, диссидентствующей что ли…

Женщины: Нашего поколения…

Сергей Филиппов: Ну, да. Кумир нашего поколения.

Женщины: По крайней мере, москвичи.

Сергей Филиппов: Вот. И… Я что хотел, вот, в тему этой красоты, что, в общем-то, наверное, Ерофеев и сам это осознавал и… ну, у меня нет каких-то там практических доказательств, но… красивых женщин он тоже так… обращал на них внимание, скажем, вот… Ну, где надо или там… как-то он очень… очень тонко кокетничал… даже… было… У него потрясающей была улыбка. Она, вот он когда начинал улыбаться, сначала вот тут вот уголки глаз начинали улыбаться, а потом это доходило до губ, и он всегда немножко как-то… не знаю, может быть, там, с зубами было не всё в порядке. Ну, знаете, вот человек, который рот сдерживает, чтобы не расплыться в полной улыбке. Ну, может быть, это была и такая… ну… отрепетированная, я не знаю, модель улыбки. Но всегда она была абсолютно искренна и очень такая, что называется, «лучезарная». Вот. Всегда такой кусочек солнышка, да, появлялся – разгорался. Вот. И… И, конечно, вот, и на фоне осознания своей этой привлекательности во всех сферах проявления, без сомнения, он был не тщеславен. Ну, или так, скажем, отслеживал эти моменты в свой адрес. Ну… Какие-то… Во-первых, ну, в чём это, что ли, проявлялось: он с большим и огромным удовольствием, – и даже страдал, когда этого не происходило – принимал кого-нибудь у себя дома. А это проходной двор – там постоянно кто-нибудь толкался. Вот. И это ему было нужно. И когда он там совсем уж один – как-то он начинал себя не в своей тарелке чувствовать. То есть, ему публика была нужна постоянная, и где-то как-то проявляться, выражаться, я не знаю. Но оно… оно всё—таки было не какое-то такое вот, ну…  банальное, вульгарное, а это была просто, я не знаю… может быть, просто физиологическая потребность, поскольку он, там, знаниями, идеями, мыслями был пересыщен, как, вот, губка, из которой всё течёт. Ему, конечно, надо было куда-то это всё выплёскивать. Вот. И… Это, вот, что касается людей. Потом, я помню, когда выходили какие-нибудь ну, статьи – не статьи, публикации, там, предисловия ли или это критические какие-то статьи, литературоведческие. Так он внимательно отслеживал, как  о нём писали, в общем. Так, ревностно что ли к этому относился. Вот. Поэтому… Да. Небезразличен он был себе, и своей славе, так назовём.  Это вот…

Женщины: Как вы начали общаться…

Сергей Филиппов: Общаться… да. Ну, вот, видимо, тогда и это моё чтение, этот какой-то стишок… ну, может, мы имели какие-то, наверное, там, и очные, и, там, вербальные какие-то контакты. Ну, в общем, одним словом, в конце сезона он почему-то пригласил меня на день рожденья свой. А они тогда жили в Камергерском переулке. И тогда он назывался, наверное, Проезд Художественного Театра.

Женщины: Да, Проезд Художественного Театра…

Сергей Филиппов: Вот. Прямо напротив Пушкинской Лавки, практически. Этот дом он есть и по сей день, а его довольно быстро, буквально, потому что тут через год-два нашего знакомства откупил себе, по-моему, «Финн – Эир». Такая вот компания финская. И она всем жильцам этого дома выделила отдельные квартиры. Вот так они угодили, ну, в шикарную по тем временам двухкомнатную отдельную квартиру, ну, что было достаточной редкостью.

Игорь Сорокин: Там, на Речном вокзале?..

Сергей Филиппов: На Флотской, да, да, да. Улица Флотская. То ли дом 17, то ли 17-ый этаж… Убей – не помню! Ну что, какая-то семёрка там была. Вот. И… Ну, в Камергерском я был у него на дне рождения… Ну, ребята, это, конечно… Это какой-то для меня кошмар. Я, в принципе, такой человек достаточно… Вот Маша не даст соврать, что называется, ну, стеснительный что ли. Зажатый. А в те молодые годы вообще был абсолютно зажатый. Я не понимаю, как я умудрился в театре-то играть? Ну, в общем, тут какие-то парадоксы такие жизненные возникали. Так я вокруг этого подъезда… ну, или вдоль этого Камергерского переулка, ну, ходил не меньше часа – это точно! Ну, во-первых, он почему-то очень точно отследил, чтобы… ну, знаете, да… как он говорил: «Ну, ты же пообещаешь и не придёшь, поэтому давай, вот, тогда твой телефон!» – там то да сё. И каким-то образом он, ну, заставил меня пойти. И помог преодолеть, вот…

Женщины: А то бы точно не пришёл.

Сергей Филиппов: А то бы не пошёл, да. А тут вот чего-то всё-таки собрался и пришёл. Пришёл, я, правда, не помню, это было действительно какая-то мука, испытание, кошмар. Знаете, когда молодой совершенно ну, мальчишка неоперившийся, хотя я там и армию прошёл перед этим и чего-то где-то успел поучиться и поработать и так далее, но всё равно какой-то… Ну, не… Не знаю… Это отчасти связано просто с характером внутренним, отчасти связано, очевидно, с какими-то там обстоятельствами ранней жизни.

Ну, как-то, да, тяжело было входить, и я туда попал. Там была куча народа. Очень тесная, такая, квартирка, и я куда-то там забился в уголок, чего-то там… По-моему, дождался я, да, Юлия… Ким тогда приехал. Но он ещё даже не распелся.  Ну, в общем, я, короче говоря, убежал. Как у Анненского было: «Поезд ещё стоял, а я убежал». Убежал, потому что вынести это было для моей психики невозможно.

Игорь Сорокин: А это была коммунальная квартира или отдельная?

Сергей Филиппов: Это была… отдельная…

Женщины: Коммунальная… Там не было коммунальных…

Сергей Филиппов: Это была отдельная квартира.

Женщины: Отдельная квартира? Тогда не было отдельных вообще квартир…

Сергей Филиппов: У меня впечатление, что это была отдельная квартира. Вход точно был отдельный.

Женщины: Комнатки… две. Две какие-нибудь комнатки вместе…

Сергей Филиппов: Или, может быть, так сразу как-то провели. Ну, ребят, как вспомнить? Это было сорок лет назад! И вот, какой-то… Для меня это был, просто, какой-то сон – туман.

Игорь Сорокин: Нет, ну, может, вы ходили по длинному коридору в туалет?

Сергей Филиппов: Нет. Нет, нет, нет, нет, нет, нет.

Женщины: Ну, ты как раз всё хорошо помнишь, я считаю. Даже, просто… Просто, наверное, в шоке был. Наверное, пелена перед глазами была…

Сергей Филиппов: Ну, шок какой-то, да,  у меня был, потому что там  столько знаменитостей, а я вот непонятно, каким боком появился.

Игорь Сорокин: Ну, он сам встретил как-то?..

Сергей Филиппов: А вот в том всё и дело, Игорь, что проблема-то в этом была. Ну, как обычно: если попадает человек в незнакомую обстановку, задача хозяина – его туда вживить. А там было им не до того, не до меня… То есть, меня… Да, порадовались, что пришёл всё-таки, не обманул, вот. Куда-то меня там воткнули – ну, и тут же переключились… Когда куча народу, все там здороваются…

Женщины: Предоставили самому себе.

Сергей Филиппов: Да. Ну, и вот я там как-то не очень воспользовался этой обстановкой. И… Ну, да. В общем, наверное, а и… да… в общем, наверное,  убежал.

Игорь Сорокин: А ведь была ещё, наверное, мука: как поздравить, подарок – вот это всё?

Сергей Филиппов: Тогда мук не было. Были два беспроигрышных подарка: книжка и бутылка – и всё. [Смеются]

Игорь Сорокин: И какая была книжка или какая была бутылка?

Сергей Филиппов: Нет. Вот и тогда скорее… Не помню.

Женщины: Скорее всего, вообще с пустыми руками пришёл.

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Я не с пустыми… гитара… Вот, у меня такое воспоминание, что я с гитарой туда припёрся, что меня заставили с гитарой прийти. И Галина, я помню её фразу, что «ну, Слава Богу, хоть спасёте вечер!» Нет… Наверное, на «ты» мы были. Нет… С ней, наверное, на «вы». Её я первый раз видел. Ну, в общем, ладно.

Ну, наверное, что-то у меня, всё-таки было в руках, я думаю. Может быть, вряд ли книжка, скорее всего, бутылка…

Женщины: Ну, а потом-то? Потом, следующее знакомство как произошло?

Сергей Филиппов: А потом – не понятно. Я совершенно не помню. У меня какой-то провал, как я попал на эту Флотскую. Но, было полное ощущение, что мы довольно плотно контачили, но не у него дома. Я не…

Женщины: Ты же говоришь, он давал тебе книги…  Ты рассказывал. Или это потом уже?

Сергей Филиппов: Это потом уже. Это на Флотской было. Это уже было на Флотской, но, по-моему, переезд произошёл очень быстро: буквально, там, где-то на следующий год. Это было осенью, а где-то уже… да… там весною они переехали на эту Флотскую. Потому что я себя не помню совершенно в этом Камергерском переулке. А, может, просто не помню? Чёрт его знает!..

Вот. А потом уже всё это… Да, Флотская. Была Флотская и, знаете, это была… как такая… Ну, мне всё, как и всем: через себя как-то воспринимаешь все эти  ситуации… Ну, вроде даже мы как-то с ним это обсуждали, ну, или как-то он мне говорил… Понимаете, он меня (ну, не записал)  определил в свои, там, не то, что ученики – не назовёшь это… Воспитанники – вот. Потому что я был совершенно дремучий человек в отношении, там, литературы, того – сего, потому что я только в армии начал, ну, как-то читать.  До этого, просто, дома библиотеки не было. Ходить в районную библиотеку как-то…

Женщины: Не принято было.

Сергей Филиппов: Ну, да. Как-то… Потом, это надо было пойти. Понимаете, вот мне каждый вход в какое-то казённое учреждение – это ещё хуже, чем к Ерофееву…

Игорь Сорокин:  А вы родились в Москве, да?

Сергей Филиппов: Более того, Игорь, я в седьмом, что ли, поколении… Мы живём в Москве с середины XIX века. Даже раньше где-то. Ну, в общем, ладно. Да. Ну, вот… Вот такие бывают моральные уроды, да.

И он занимался моим воспитанием, образованием – я не знаю, как это назвать. Ну, да. Каким-то там развитием. Потому что… Да, это мы обсуждали и потом… да… потом он даже что-то говорил, слова, подобные тому: «Вот ты мой первый воспитанник», – или что-то такое. Я ему говорю: «А как же твой Вадя Тихонов с первенцем?» Он говорит: «Не обращай внимания»,- в общем, это он ему посвящение продал не то за ящик портвейна… Но вряд ли Вадя Тихонов мог наскрести столько денег. Я думаю, скорее всего, там была бутылка. И вряд ли стакан – это всё-таки мелковато для Ерофеева. [Смеются]. Думаю, наверное, была бутылка портвейна, после чего появилось это посвящение, но оно не потому появилось, что Вадя Тихонов ему дал, вот там, бутылку портвейна, а просто, потому что… потому же, почему и появилось предисловие ко второму изданию. И все спрашивают: «А где первое-то?» Оказывается, не было никакого первого издания. Он говорит: «Ну, полагается же предисловие ко второму изданию!» Вот он написал предисловие ко второму изданию. А где глава эта… какая она там глава немедленной выплаты – я уж сейчас не помню? Он говорит: «Да её и не было никогда». [Смеётся]. Вот и то же самое с этим посвящением. Ну, положено книжке иметь посвящение. Ну, какая книжка, тем более поэма, без посвящения?! «Вадя, хочешь, я тебе посвящение сделаю?» Тот: «Хочу!» «Наливай стакан портвейна!» Тот наливает – и вот делается посвящение. Вот… А меня он действительно учил, но как-то делал он это очень… каким-то, я бы сказал…

Женщины: Своеобразно?

Сергей Филиппов: Своеобразно – да. Но очень деликатно, я бы сказал. Но, знаете, вот, буквально я помню три – пару моментов, где это проявлялось, выскакивало наружу. Ну, у нас ритуал был такой: я там проводил у него день… А проводил я очень много  времени: года два я там, по-моему, вообще не вылезал из его дома. Ну, на работу, вот, ходил, а вечером, значит, к нему. Правда, я ещё учился. Наверное, не всегда учился по вечерам. Вот.

И всегда в процессе он что-то зачитывал или рассказывал, или что-то такое. А когда я уходил, я просил что-нибудь дать почитать «на дорожку», как это называлось. Вот. Или до следующего раза. А у него была шикарная по тем временам библиотека русской поэзии. Вообще, вот, это буквально от него я слышал слова, когда… когда он… ему кто-то что-то такое сказал и от него прозвучало, что «и это он будет говорить мне, специалисту по мировой литературе и особенно по русской поэзии?»  И он действительно был… А… Знатоку! Не «специалисту». «Знатоку  мировой литературы и, в особенности, русской поэзии». Он её, по-моему всю наизусть просто знал, русскую поэзию. И я фамилии, которые там увидел, и слыхивать не слыхивал, называется. И ни в каких школах мы этого и близко не проходили! Даже просто в перечне. И вот. Значит, его такая была… У него были глобальные, такие, эти… проекты, которые не воплощались. Это, значит, «собрать библиотеку от Тредиаковского до, значит, последних дней», чтобы вся русская поэзия была. А тогда же это было жутко трудно – дефицит книг.  Кстати говоря, да. Вот такая его… чисто ерофеевские развлечения. Он приходил ко мне… Я прихожу, допустим, и вижу у него новую какую-нибудь из серии «Большая… серия библиотеки поэта»… Какую-нибудь новую книгу. Я говорю: «О! Где взял? Где купил?» «А я её не купил»… Вчера был, там, у кого-то в гостях, увидел, ну, какого-то партийного, там, деятеля или что-то в этом роде. Какая-то феноменальная у него там библиотека, значит, просто книг, которые там по цвету, по корешкам и так далее… И вот там увидел эту книгу. Я ему говорю: «Слушай, зачем тебе?..» – Ну, я, к примеру, там, «Щербин? Ты знаешь такого этого поэта?» Он: «Да, я очень люблю этого поэта». «Ну, давай так: четыре строчки наизусть! И если процитируешь – твоя, не процитируешь – я забираю!» Ну, и человек, конечно, никогда ничего. Это вообще его был коронный. Вот Маша считает это очень жестоким способом…

Женщины: И не справедливым.

Сергей Филиппов: И не справедливым. Но когда при нём кто-нибудь говорил: «А вот я очень люблю этого поэта» или «Это мой любимый поэт», он просил всего четыре строчки. Наизусть. Ну, и, как правило, это достаточно оказалось. Вот. И вот таким образом он, значит, пополнял свою библиотеку. Ну, помимо того, конечно, ему многие дарили где-то что-то. Сам вряд ли он покупал, потому что, вот, как-то с деньгами было не очень густо. Вот. Любил он. Да…

Женщины: Давал книжки…

Сергей Филиппов: Да. Давал книжки и… Я помню, однажды я у него запросил, значит, до следующего раза Фёдора Сологуба. И на что он мне сказал: «Ну, это тебе пока ещё рановато». Ну, я, естественно, конечно, нашёл в другом месте этого Фёдора Сологуба. Тут же побежал где-то чего-то раскопал у кого-то и стал читать. Что это мне такого «рановато»? Не знаю я, что мне оказалось «рановато». Но, правда, из всего Сологуба я там и запомнил-то всего пару каких-то странных коротеньких вещей, но которыми часто в жизни пользуюсь. Ну, пользуюсь как-то «про себя». У него есть одна такая штучка, очень грустная: «Мы устали преследовать цели, На работу растрачивать силы, Мы созрели для могилы. Отдадимся могиле без спору, Как ребёнок – своей колыбели. Мы истлеем не скоро и без цели». И тут же совершенно противоположное: «Не быть никем, не быть ничем, идти в толпе, глядеть, мечтать. Мечты не разделять ни с кем И ни на что не притязать». Вот, для меня… Как-то, вот, во мне, значит, Сологуб пока остался, вот, в этих двух вещах.

Вот. Такая вещь. Потом однажды… однажды уходя, он тащится с книжкой. Сам. Я ещё не просил ничего. Как правило даже, он сам определял, что мне дать с собой почитать. И, значит, приносит томик Бунина. Бунина, перевод его. «Каин» и «Манфред». Я говорю: «Ой, Венедикт, а ты знаешь, я вот, буквально вчера или позавчера прочитал». Я действительно был потрясён этими двумя вещами. И он такой: «Эх, чёрт побери! А я хотел тебе подарок сделать». Вот, у него вот какие-то такие непонятные… Ну, в общем, да…

Игорь Сорокин: Непонятно, как он узнавал, что пора?

Сергей Филиппов: Нет. Непонятно, во-первых, проявление вот это вот. То, что он мной, я сейчас уже, по прошествии,  там, понимаю, что это действительно так и было. Тогда я просто… Ну, вот, тянуло к человеку, и я всё время, там, старался, как-то вот, быть поближе, слушать, слушать, слушать. И я практически никогда не говорил, я только слушал, слушал. Я безумно боялся, там, всё время ну, или долгое время в общении с ним попасть не туда или, там, не так понять, что он хочет, там, сказать-высказать. И только когда я, вот, дошёл до того эпизода, о котором рассказывал – вот эти дискретные слова, которые оказываются связаны в цельную мысль. Когда я понял, что… ну, или ощутил, что начал уже понимать, как-то глубоко, у меня началось какое-то раскрепощение внутри и совершенно…

Женщины: Диалог.

Сергей Филиппов: Да, но… Но бессловесный диалог. Это диалог уже просто… ну, людей, которые друг друга понимают. И мне… Я не знаю. Это, может быть, какая-то моя смелость слишком дерзкая, но мне кажется, он тоже понимал, что я его понимаю. И у нас было именно то, что называется «взаимопонимание». И… но оно совершенно не материально, оно совершенно какое-то невербальное. Ну, да… наверное…

То есть, для меня этот человек и воспоминания о нём – это не… не событийные какие-то ощущения или какие-то, там, воспоминания. Это, вот, да – чисто эмоциональные какие-то, я не знаю, там, биотоки или что это называется. Но какая-то там своя аура. Вот. А вообще, ну если из таких… вещей… Вот это человек, который бы абсолютно вписался, и он был, вот, абсолютно плоть от плоти… Обэриуты. То есть, начиная, там, с Алексея Константиновича Толстого,  и проходя, там, ну через, ну… Заболоцкий…

Женщины: Олейников.

Сергей Филиппов: Олейников – это его просто любимый был поэт. И…

Игорь Сорокин: Введенский?

Сергей Филиппов: И Александр Введенский, да. Введенский – это ёку Ивановых. Мы там с ним вдвоём всегда покатывались. Ну, Олейникова он, просто,  там, любую страницу, что называется, как там у  Высоцкого: «Открою кодекс на любой странице и, не могу, читаю до конца». А… из… да, да. Он просто обожал этих ребят, и вот этот тип юмора и вообще тип отношения к жизни. И в… Это, вот, какой-то такой, знаете, утончённый примитивизм. Я не знаю, там, если взять, вот, того же Олейникова, какие-нибудь, там,  эти… «Маленькая рыбка, жареный карась»…

Женщины: Олейников, который в лагере погиб? Да?  Олейников.**

Сергей Филиппов: Они все как-то…

Женщины: Ещё Заболоцкий…

Женщины: Нет, Заболоцкий выжил.

Сергей Филиппов:  Заболоцкий выжил.

Женщины: А перестал быть… перестал быть тем, кем он тогда был.

Женщины: Почему? Заболоцкий много написал.

Женщины: Писал совершенно по-разному. Два разных человека.

Сергей Филиппов: Причём, вот, интересно: в  этой плеяде, да, вот как-то Хармс занимал вот немножко такую отодвинутую… ну, не то, что отодвинутую, а где-то не на первых, а где-то не на первых местах почему-то. Хотя из Хармса он любил цитировать по поводу, помните, «Четыре известия, которые застают…» – ну, я не помню, как это дословно – «адресата врасплох». Писатель: «Я писатель». Читатель: «А, по-моему, ты говно». Писатель падает в обморок…

Женщины: …и умирает. Писатель падает и умирает.

Сергей Филиппов: Да. И умирает. Художник: «Я художник». Зритель: «А, по-моему, ты говно». Художник падет в обморок – и умирает. Это, вот, одна была его такая любимая штучка. А вторая… Что-то, там, не помню… Театр. Выходит какой-то актёр, и его тошнит, он убегает за сцену. Потом – другой. Его тошнит – он убегает за сцену. Ну, в общем, так…

Игорь Сорокин: Театр закрывается.

Женщины: Всех тошнит.

Сергей Филиппов: Всех тошнит, да. Вот это, кстати, слово «тошнит», ну, достаточно часто им употребляемое. И, вы знаете, я тут недавно… как-то так, вот, у меня почему-то пересеклись вот эта вечная… извечная и нереализовавшаяся… ну, как сказать…

Игорь Сорокин: Нереализованная.

Сергей Филиппов: Не воплотившаяся – нет – попытка Набокова определить, что такое пошлость, и вот это ерофеевское «тошнит», они, вот, как-то филологически созвучны. Ну, во всяком случае,  аллитерируют. А самое главное, вот… вот, может быть, жалко, Набоков не знал этого слова в ерофеевской интерпретации…

Женщины: А у Набокова какое определение?

Сергей Филиппов: А он пытался всю жизнь сформулировать, что такое «пошлость»? И не смог передать это. Вот, сказать: «Вот это пошло или нет» – он мог, а определить, почему… Вот это он сделать такую дефиницию не смог. Вот. Так вот… Мне кажется, очень… Для них это примерно одно и то же было.  Вот, для Ерофеева это, когда тошнит – это пошло. Вот… И, да… Любил он это слово.

Вот. И, кстати, да… С Набоковым он меня познакомил. Вообще с русской литературой, ну, поэзией, прежде всего. Набокова, я помню, он мне дал с такими словами, что это уже тоже, там, по прошествии не одного года этих, там, бесконечных посещений. А… Ну… «А вот дам-ка…» Не смогу я этот тембр передать. Он как-то всегда так приоткашливался и немножко, вот такой вот, подзатягивал… «А вот-ка тогда тебе почитать. Это… Это… ммм…Это для тех, кто пресытился чтением и Набоковым, в том числе». И дал мне «Дар» набоковский. Да, это было потрясение для меня. Ну, вообще, там много было потрясений, чего бы он только ни зачитывал.

Игорь Сорокин: Это в изданном виде уже?

Сергей Филиппов: Да. Был…

Игорь Сорокин: Семидесятые годы?

Сергей Филиппов: Нет. Это уже было в восьмидесятые годы, потому что, ну, вот так моё знакомство с ним продолжалось довольно длительно…

Игорь Сорокин: А ведь Набоков-то вообще чуть ли не жив был, да, ещё?

Сергей Филиппов: Да, он умер только в 89-м, примерно,  году.

Женщины: А Бродского он любил?

Сергей Филиппов: Я не помню Бродского от него. Вообще не появлялся. Ну, во-первых, он тогда только-только уехал, он практически не издавался. Тогда-то он был знаком нам по Клячкину да по Мирзояну, по барду.

Женщины: И по самиздату.

Сергей Филиппов: Ну, в самиздате было, да.

Женщины: …по карточкам фотографическим.

Сергей Филиппов: Вот и…

Женщины: Кто у него любимый был поэт? Сложно сказать?  Или были какие-то, вот, в русской литературе?

Сергей Филиппов: Не возьмусь… Нет. Скорее, это всё-таки какие-то отдельные вещи. Он одинаково подносил как… Ну да. Это всегда подносилось как… ну, как нечто… подарок – не подарок, а что-то такое. Ну, я не знаю. Там, какой-нибудь «Пьяный корабль» Рембо и, я не знаю, там, Алексей Константинович Толстой или, хотя бы даже, Козьма Прутков, там… Какие-нибудь отдельные штучки. Они для него одинаково ценны были. Только в одном случае тут что-то одно, в другом – другое, но, скорее всего… ну, не скорее всего, а всегда – это неординарность. Это, вот, первый необходимый признак, который должен был быть. И не важно, в чём: ты там какой-то математик великий или ты поэт, или ты, там… я не знаю, кто ещё. Не важно. Или просто человек. Вот…

Кстати, да. Вот эпизодик я вспомнил про неординарность. Он какое-то время жил в Абрамцево, на даче у Делоне. Как звали его, «дед Делоне». Этот Делоне… ну, довольно известная личность. Ну, во всяком случае, в математике. Он занимался неэвклидовой геометрией… какая-то вот такая у него история. Он был членкор. И при этом он был прямым потомком того Делоне, которого единственного, по-моему, казнённого при взятии Бастилии. Он был комендантом Бастилии. И, со слов Ерофеева, с тех пор… ну, или не с тех пор… не с тех пор, конечно. Этот «дед Делоне» ненавидел все эти революции, все эти Бастилии, упоминания, и так далее. Вот. И мы, значит… Мне тоже довелось там как-то гостевать, на этой даче. Там Ерофеева что забавляло?.. Это же огромные… как они называются?.. Академические дачи. Огромные участки, просто куски леса, такие, отгороженные. Свой кусочек реки, там… Ну, не реки, речушки. Вот. И, значит… А Ерофеева… ну, знаете, такие вот приветы из детства. Как мы в детстве любили по чужим садам, там, за яблоками лазить, а он, значит, через загородку: «Смотри, какие у Грабарей подберёзовики! Полезли!» – и, значит, через загородку, через забор… А соседствовали с Грабарями. Там всё так у Грабарей… Там.. Ещё у кого-то, ещё у кого-то… И был Ерофеевский любимый рассказ… Дед этот очень много рассказывал. Дед – потрясающий совершенно человек. Он был едва ли не первым профессиональным альпинистом в России. Вот. И, там, то ли мастер спорта, то ли какой-то… с каким-то там парнем очень известным – не помню. И… Ну, и, в общем, много всякого такого разного.  И, значит, у Ерофеева был любимый рассказ деда Делоне о том, как Рыков и Бухарин ничего не понимали ни в луне, ни в Турции. Вот такой заголовок у рассказа. А рассказ заключался в следующем. Однажды Делоне со своим приятелем… Они… на Эльбрус или куда-то… Да, на Эльбрус, по-моему, делали восхождение и остановились где-то, ну, т, что называется «базовый лагерь», после которого начинается уже, собственно, восхождение. Остановились. Там какая-то кошара, ну, в общем, какой-то сарайчик, в котором они заночевать и рано утром вставать и двигаться, значит, на гору. И они там чуть ли уже не готовились ко сну. Вдруг, говорит, какие-то машины приезжают, люди в кожаных тужурках, там, с маузерами, то да сё… И начинают тут что-то расчищать. Нам говорят: «Давайте, выметайтесь отсюда!» – то да сё… Он говорить: «Ка выметайся? Куда выметайся?» Там привезли какую-то машину с какими-то этими народными танцорами. Ну, вот эти лезгинки всякие там. И так далее. И, пока там шёл весь этот сыр да бор, подъезжает уже легковая машина, из которой выходят Рыков и, значит, Бухарин. И кто-то из них говорит: «Ну, что же вы людей выгоняете? Они же первые приехали!» Ну, как-то, вот, справедливость, там, проявили. И остались. И, значит, вот они вечером… ну, там, был большой сабантуй какой-то… ну, они приехали просто отдохнуть. И, значит: «А вы что?» «А мы, вот, альпинисты». «А что это такое?» «Ну, вот, там, заходишь на гору… вот… просторы вокруг, вот. Смотришь с этой высоты на всё. И вот мы сейчас поднимемся на Эльбрус, и, если будет хорошая погода, даже Турцию можно увидеть через» – как его?

Женщины: Если будет луна.

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. «…даже Турцию можно увидеть, если будет хорошая погода!» Ну, тут, говорит, Бухарин как захохотал: «Да как же это Турцию можно увидеть? До неё столько километров!»… то да сё. На что ему Делоне сказал: «А вы луну видите?» Тот: «Вижу». «А вы знаете, сколько до неё километров?» И Бухарин, значит, посрамлённый, там, ну, в общем, притих… хотя хохотнул, так, да… в общем, оценил и уселся. И, значит, они говорят тут: «Давайте завтра пойдём на съезд, там, запасные ботинки с трИканами, поднимемся на гору, посмотрите хоть раз в жизни, что это такое». И, вроде как, согласились. Согласились они. Говорят: «Ну, ладно. Мы тогда утром рано разбудим и, значит, пойдём». И они встали. Ну, там ещё, наверное, и солнце не всходило. И кто-то из них пошёл будить, значит, Бухарина. Именно Бухарин, по-моему, согласился с ними пойти. Вот. А его, как бы, перехватил Рыков, отвёл в сторонку и сказал: «Знаешь, не буди его, не надо». Тот говорит: «А что такое? Он же хотел пойти». Он говорит: «Понимаешь, щас время такое. Лучше, если вас кто-нибудь когда-нибудь спросит: «Знали ли вы лично Бухарина и Рыкова?» – вы бы могли ответить со спокойной душой: «Нет. Не знали». И действительно это был 34-й, что ли, год и буквально через год всех, там, значит, вот, под эти сталинские гусеницы, значит, туда… всех помели.

Вот. И вот, значит, этот рассказ назывался «Как Бухарин не понимал ничего ни в Турции, ни в луне». И это было, да, очень такое, приятное, интересное дела. А тогда уже, по-моему, в то время Вадим Делоне уже, по-моему, был во Франции, он уже эмигрировал. Или… Или он только выходил. Я уже сейчас не вспомню. Да. Серёжа Делоне, он, наверное, тоже жив. Шаров у него, по-моему, фамилия. По-настоящему даже так через чёрточку и пишется – «Шаров – Делоне». Это внук этого деда. Ну, мы тогда молодые были, в футбол играли. Что-то такое, там, за грибами бегали.

Игорь Сорокин: Ерофеев участвовал в этих играх?

Сергей Филиппов: В футбол?

Игорь Сорокин: Да. В футбол.

Сергей Филиппов: Нет. В футбол он не участвовал.

Игорь Сорокин: Он ходил по грибы в это время, да?

Сергей Филиппов: Ну, может быть, по грибы. Может быть, что-то читал.

Да. У него, кстати, да… Вот эти его знаменитые записные книжки, после того, как он побывал у нас в экспедиции, я помню, таскал ему… перетаскал не знаю, какое количество этих… Это такие полевые дневники нам выдавались, потому что мы там должны были записать, какую породу видел, там, как она из чего состояла, там, ну, в общем, всякое такое разное. И специально изданные, такие… ну, что-то вроде книжечки, такой блокнотик – не блокнотик. И они были очень удобные. Они такого карманного размера, вот, влезали. И вот он в них, там, понаписал и переписал чёрт его знает… Он, по-моему, записывал, просто, всё, что встречал. Вот, он где-то… И… да.

Я помню, там, из какого-то из дневников… Причём они как-то у него там были систематизированы. Была какая-то у него своя система, потому что, когда там о поэзии заходила речь, он шёл куда-то в одну сторону или, там, в один ящик стола. А когда что-то такое другое, там, – в другой ящик стола. И… человек, который умудрялся находить и юмор что ли, я не знаю. Ну, то есть, вот… Да, абсурд… Абсурд, да – это то, что, вот, смешно, но на чём строится, там, куча театров и всего прочего.

Вот, я помню, он однажды из такого дневника зачитывал просто, без всяких, там, интонаций. А он вообще мало интонировал, когда читал, но читал он потрясающе. То есть, там… Вот, один из примеров. Он зачитывает… Я сейчас, так, очень навскидку, просто хронологию Второй мировой войны. Хронологию… Пустая, вот, хронология, там. «Такого-то числа такого-то года, там, такая-то страна, ну, там, Германии объявила войну, там, такой-то. Такого-то числа, там, Англия и Франция объявили войну, там, Германии. Такого-то числа остров Пука-пука объявил войну Малой Полинезии. Полинезия, там…» И когда вот это читаешь, там на какой-то десятой строчке это… я не знаю, почему это становится смешным. Становилось смешным. То ли потому что он так читал, то ли потому что это какой-то, ну, действительно театр абсурда. Это какая-то, вот, чепуха запредельная. И…  вот, он умудрялся находить… то есть, в его устах, в его руках, в его мозгах смешным становилось то, что, казалось бы… ну, я не знаю, какая-нибудь передовица. Он мог тебе начать читать передовицу из «Правды» – и ты через пять минут катаешься под столом. И, причём, не оттого, что там какой-то юмор, а просто, вот, действительно… абсурдность всего вот этого. Абсурдность и сопостав… и соотношение этого с какой-то, ну, настоящей жизнью, с реальной жизнью. Или с субъективной жизнью. Или, как он, там, я помню, довольно: «А вот, иди-ка сюда! А вот я тебе щас!..». Открывает том Аристотеля и начинает читать. Наверное, это что-то было из «Логики» аристотелевской. Я потом пытался прочитать повторно, а, может, я ещё и до этого её читал, потому что я тоже тогда увлекался «Логикой». И у него там есть такой текст: «Если А не А, то тогда А это А» – и вот такие, вот, наслоения, когда, там, по 10 штук «не». Вот эти отрицания. Когда отрицание отрицания, отрицание положительного, положительное… Ну, тоже я там где-то на втором абзаце уже начал закатываться под стол, а он мне говорит: «Да я бы на месте Александра Македонского не то, что до Ганга, я бы ещё дальше убежал от такого учителя!» И вот, я не знаю, как, вот, всё это воспроизвести – передать. Действительно, очень мало каких-то конкретных вещей.  Это всё, вот… ну, какое-то, вот, общая атмосфера, что ли? Вот. Но я чего-то…

Женщины: А вы с ним общались до последних дней практически?

Сергей Филиппов: Нет. У меня был потом очень большой перерыв, и, я не помню… по-моему, это первый период  – это, наверное, года три-четыре, наверное, как-то я постоянно был, ну, может быть, с некоторыми какими-то такими отходами. А потом довольно долго я не появлялся. Был занят чем-то своим. А потом меня что-то шибануло в спину, и я поехал на его день рождения спустя, там, наверное, уже лет пять.

Женщины: Это когда он уже болел?

Сергей Филиппов: Это был уже его последний день рождения, да.

Женщины: Это уже со мной. Когда ты… ты же очень долго, когда уже были… была информация. И уже была информация в печати. Она уже доходила реально до нас, что он болен. И ты всё страдал: пойти – не пойти. Как же я пойду? Я так давно его бросил! Как я теперь ему  на глаза покажусь? Ты не помнишь? Это уже было при мне. И практически, ну… я себе эту заслугу ставлю, что я всё-таки заставила тебя пойти, потому что ты также опять ходил вокруг, и никак не мог, потому что… И ты говорил, как он был рад, и Галина была рада и говорила, чтобы ты сразу приходил, когда увидела…

Сергей Филиппов: Ну, да, да. Мы так…

Игорь Сорокин: Вы к ней вместе пошли?

Сергей Филиппов: Нет, мы, там…

Женщины: А я э его не знала. Я только… Я считала, что это нужно сделать.

Сергей Филиппов: Да. Отношения с Ерофеевым – это были, такие, да, сугубо личные. И я… ещё, вот, я помню такую вещь, ну, может быть, как какое-то такое завершение… Галина, когда уже он болел, и… да… И я это уже знал почему-то, я не помню.

Женщины: Но это было уже… Это уже муссировалось всё…

Сергей Филиппов: Да. Она сказала. Она говорила такие слова, что… Я не помню дословно. У неё примерно такого, вот: «Последний гений в стране умирает, как вы не понимаете?!». И… ну, я не могу сказать, что надеюсь, что не последний, что… что это был гений, но да… это, вот, в полном таком… в полновесном смысле этого слова.

Сергей Филиппов: Это, как правило, у людей расходятся… либо, там, чудесная память, но не очень…

Игорь Сорокин: С чувством юмора?

Сергей Филиппов: Нет. Не очень креативный мозг. А у этого было всё. У этого был и ум, и знание, и, в общем, чего там только не было! А причиной это было всё такое… эскапизм… ну, может…

Женщины: Ну, от «эскепа» – убегать. Бегство от действительности. Ну, есть такой термин, просто, психологический.

Сергей Филиппов: Ну, в общем, да. Ему это помогало, просто, вот…

Женщины: Ставить стенку.

Сергей Филиппов: Поставить стенку, да, между…

Игорь Сорокин: Седакова говорит, что у него будто как служение было такое. Ну, вот, да… служил Бахусу. Как… Как преодоление какое-то…

Женщины: Совсем не так это воспринималось.

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Нет. Вы знаете, это скорее, я, вот, сейчас немножко, там, увлёкшись какой-то китайщиной, там, поэзией и так далее. У них ведь тема вина, она тоже сквозная. Там все поэты, они, вот, как бы пьют, пьют и пьют. Но это… Это совершенно ничего, не имеет никакого отношения к русскому, вот… к русскому. Не был он пьяницей, Ерофеев, и уж тем более алкоголиком. Это был, ну… Есть такое очень удачное слово «выпивоха». Вот для него это питьё, оно не было… Это просто вход в какое-то определённое состояние, за которым легко прятаться. Вот, ты становишься людям понятным. Ты пьёшь, вот… да… там, это… власть не жалуешь? Не жалуешь. Ну, вот, ты свой. Хотя, и никогда он не был каким-то антисоветчиком, вот, диссидентом в этом смысле слова. А то, что он был инакомыслящий – да. Ему нравилось это слово. Кто? «Мыслитель». А это кто? «А это инакомыслящий». Вот. Но он был инакомыслящий по отношению, вообще, ну, к людям, которые вокруг. В принципе, вот к такому стандарту, что-то…

Женщины: Ну, он как бы, вот, вы говорите, он вас поставил с головы на ноги? Да? У него было такое ощущение какой-то внутренней за… себя и какого-то знания правды, какой-то уверенности  в своём опыте, да? То есть, вот, как бы… Он был, ну, вообще счастливый человек? Вот так вот. По ощущению, вот, это был человек счастливый?

Игорь Сорокин: Ну, вот, в этом смысле, я бы счастье с цельностью…

Женщины: Да. Но он был уверен как-то в себе?

Игорь Сорокин: Вот… цельный

Сергей Филиппов: Нет. Это был абсолютно цельный человек, и с… очень серьёзным. И это был… ну, глубоко умный человек и очень серьёзный человек. И, ну, например, такая вещь… Я не знаю, там, это где-то мелькало или нет? Одна из его целей, как он мне говорил, вот, дело, достойное жизни – переводы писем Томаса Манна.

Женщины: Он переводил?

Сергей Филиппов: Он пошёл язык учить. Ну, точнее, восстанавливать язык.

Женщины: И он очень ценил эти письма?

Сергей Филиппов: Он ценил, и он ставил перед собой цель – сделать перевод писем…

Игорь Сорокин: Ну, может быть, он поэтому и католицизм принял? Потому что ему нужно было войти в этот перевод?

Женщины: Почему католицизм?

Сергей Филиппов: Нет. Это я не знаю. Это я не знаю, поэтому это же по-моему, произошло совсем незадолго до смерти его уже… Вот. И тогда…

Женщины: А вот последнего дня рождения как он?..

Женщины: Надо бежать калачи есть.

Игорь Сорокин: У меня есть предложение ещё раз встретиться. Дело в том, что уже 15:15. Скоро стемнеет. Машина ждёт. Вот. И мы проговорили… Вы говорили, нам часа хватит, а мы проговорили полтора.

Женщины: И нам не хватило…

Игорь Сорокин: И нам не хватило.

Женщины: Может, мы ещё в темноте закончим?

Сергей Филиппов: Я имел в виду, часа хватит про Ерофеева. А я-то вам тут свои какие-то пространные…

Игорь Сорокин: А это всё про Ерофеева.

Женщины: Надеюсь, мы не зря приехали.

Игорь Сорокин: Давайте ещё встретимся, после калачной и пионеров?

Сергей Филиппов: Давайте. А я тогда посмотрю, чего я вам про Ерофеева не рассказал.

Игорь Сорокин: А вы ещё можете, ну, так бывает…  Просто взять и на листочек куда-нибудь записывать: ага, а вот это ещё не рассказал, вот это ещё хочу. Можно вот так?

Сергей Филиппов: Так я, Игорь, и сделал.

Женщины: Сергей же готовился.

Игорь Сорокин: я сейчас в процессе, вот…

Сергей Филиппов: Мы просто вернёмся. Я прочитаю: это сказал, это сказал…

Игорь Сорокин: Всё. Договорились.

Женщины: Олейников как-то в воспоминаниях Шварца, я так его помню, чисто, вот, фильм… И Шварц, вот, таким гадом выходит. В дневниках Шварца – Олейников. А я., вот, его как поэта совсем не знаю.

Сергей Филиппов: Они же все из одной компании…

Женщины: Сволочь такая вот. Ну, они все друзья, понятно.

Сергей Филиппов: Да. Помните: «Я влюблён в Генриетту Давыдовну, а она в меня, кажется, нет. Ею Шварцу квитанция выдана, мне ж квитанции, кажется, нет». Ну, и так далее.

СНОСКИ:
*  – Судя по всему, подразумевается прозаик Анатолий Ким (р. 15 июня 1939 года)
** – Николай Макарович Олейников не погиб в лагере, а был расстрелян 24 ноября 1937 г. в Ленинграде.

Часть 2.

Кафе «Намёки»

Untitled-4

Игорь Сорокин: Какой у нас план? Сначала поесть – потом поговорить? Или начнём…

Женщина: Мне кажется, сразу…

Игорь Сорокин: Сразу, да?

Женщина: А то нам потом как врубят!..

Женщина: Вдруг кто-то придёт сейчас?

Женщина: А потом, можно же остановить…

Игорь Сорокин: Ну, да. Тогда всё. Включаем – и… Там много недосказанного?

Сергей Филиппов: Это… Это, всё-таки, крохи, как это, такие… Помните, какая болезнь, когда зелёнкой мажут, вот…

Женщины: Ветрянка.

Сергей Филиппов: Вот. Ветрянка. Это как ветрянка, да.

Женщина: Женщины знают, да. Стопроцентно!

Игорь Сорокин: А, вот… Я про рост. Метр девяносто пять – это…

Сергей Филиппов: …метр девяносто пять.

Игорь Сорокин: Это правда, да?

Сергей Филиппов: Да, абсолютная правда.

Игорь Сорокин: Я, вот, ну, как бы знаю, что он высокий был. А что метр девяносто пять – это же…

Сергей Филиппов: Но он не казался таким, вот, как бы…  стропилой… или, как там, – стоеросовый, или как-то ещё. Ну… Ну, действительно, как это… как я его вспоминаю – гармоничный, да вот. Стать – не стать, но он гармонично развитый такой.

Игорь Сорокин: А вот, вы сказали, что он на родину, да. Всё правильно… То есть, он родился, там, на Кольском полуострове, вроде как, даже говорил, что «Скользкий», да? Со… Со «Скользкого»… «Я со Скользкого».  Да, Скользкий полуостров. А корни-то у него волжские. Он об этом когда-нибудь вспоминал?

Сергей Филиппов: Да нет, наверное. Я боюсь, Игорь, мы практически, каких-то, вот, опять… я люблю это слово… «предметных» вещей, фактологических, ну, почти как-то и нет.

Игорь Сорокин: Мне просто интересно. Для меня было неожиданностью выяснить, что, оказывается, родители у него в 20-е годы зафрахтовались… В общем, поехали… Или в 30-е даже уже… Поехали на Кольский полуостров как раз, вот, с Волги, из-под Сызрани. И становятся понятными какие-то его вот эти мощные вещи, потому что у него с одной стороны были какие-то, в общем, бурлаки. Вот. С другой стороны батюшки, там. То есть вот с… скрестились такие…

Сергей Филиппов: Ну, я не этимолог. И… в смысле, не этот… Не этнограф, да. В том смысле, что, не знаю, я с этой стороны на него никогда не смотрел. И ещё раз… Это для меня-то был какой-то… Даже я не назову это «источник», понимаете? Я не использовал его. Я, вот, просто жил рядом и, вот, как-то вдыхал, вникал, вбирал… И Бог его знает… Не знаю. Это, я думаю, это лучше обратиться к каким-то там биографическим вещам и оттуда всё это такое вытаскивать. Вот. Я могу только, вот, вспоминать что-то о том, какой он был.

Игорь Сорокин: Да. Тогда я не буду сбивать своими вопросами.

Сергей Филиппов: Да. Но я вот так вот подглядел… Я ещё не сказал вам по поводу того, что он ко всему прочему был и достаточным знатоком и человеком, понимающим музыку. Классическую музыку, я имею в виду. И это было гораздо реже, чем чтение какой-то там поэзии-литературы, чего-то такого. Но время от времени он мне подсовывал разные вещи. Вот, я помню три эпизода, связанные с музыкой. Первый эпизод, когда… Ну, там, где-то курьёзный, где-то какие-то… Один… Я не в хронологии, а так, как в память приходит. Курьёзный, когда… Я не помню. То ли он… Нет. Он, наверное, не попросил. Он как-то упомянул или, так, вскользь где-то обронил, что «вот  фортепьянный концерт Чайковского», вроде как, у него нет. И я побежал искать! И, туда-сюда… Нашёл я фортепьянный концерт Чайковского и такой счастливый и довольный приношу ему, дарю. Значит, говорю: «Вот, я тебе нашёл… фортепьянный»…

Женщина: Первый?

Сергей Филиппов: Ну, конечно – па-па-па-па-па! Вот. Но, оказывается, маленькая неточность вкралась. Он имел в виду не Петра Ильича Чайковского, а Бориса Чайковского. И, кстати, этого композитора он очень чтил.

Женщина: Современный.

Сергей Филиппов: Он современный. Он, по-моему, двадцать пятого года рождения, но сейчас уже, естественно, почивший. И его этот фортепьянный концерт… Я потом нашёл его.

Игорь Сорокин: А он был записан, да?

Сергей Филиппов: Да, да, да, да, да.

Игорь Сорокин: То есть как… вот… на пластинке?

Сергей Филиппов: А он издавался где-то, ну… и… Ну, это надо послушать. Надо послушать, чтобы понять, чего ему хотелось. И сюда же ложится его попытка найти… Найти и приобрести Карла Орфа «Кармина Бурана». И когда слушаешь её первую вещь и вот этот концерт Чайковского и… А потом его любимый Шостакович. И ещё один любимый товарищ… товарищ Сибелиус. И, вот, скажем, Карл Орф, Сибелиус… Ещё… Да, Сибелиус – это…  Ну, Сибелиус – понятно. Может быть, это какие-то, там, уже корни родные: Финляндия, Карелия… Всё это близко, всё это… Да, это, вот, его такие пристрастия, а… Ну, это, вот, курьёз с этим Борисом Чайковским.

А, кстати, дядька очень интересный, действительно, композитор. Он, правда, конечно, тех времён. Вот, люди, жившие с той болью в этой советской среде, которую не выплеснешь. И это такая экспрессия. И у Шостаковича та же самая вот такая боль, крик постоянный. Я не знаю…

Женщина: А уж у Орфа-то…

Сергей Филиппов: Орф – это да… А у Орфа это, я бы сказал, квинтэссенция такая всего. Ну, особенно эта его первая… Первая песня из этой…

Женщина: «Колесо Фортуны».

Сергей Филиппов: Да, «Колесо»… «Колесо Фортуны»? Да, «Колесо Фортуны». Вот. А… Или, например… Как-то я прихожу. Он мне: «А иди-ка… А вот, иди-ка сюда! А вот послушай что. Любишь-поди?» У него такие  время от времени появляются какие-нибудь… ну, присказки, что ли… я не знаю. Ну, какие-то любимые словечки. И вот он… У него такое… У него длиннющие пальцы были. Ну, он сам длинный, и очень, такие, элегантные… аристократические руки. И вот он: «Хочешь-поди портвейна, индюшкин кот?!»

Игорь Сорокин: Что, что, что?

Сергей Филиппов: Индюшкин кот!

Игорь Сорокин: Не, а хочешь?

Сергей Филиппов: Портвейна, там.

Игорь Сорокин: Хочешь -поди…

Сергей Филиппов: Ну, он там: «Хочешь-поди портвейна, индюшкин кот?»

Игорь Сорокин: … и пальцем?..

Сергей Филиппов: …и так, это… Ну, он не дотрагивался, обычно, вот, там, водил… и вот это его «индюшкин кот»…

Игорь Сорокин: …ковырял пальцем как бы…

Сергей Филиппов: Палец так… Вот. И, значит, и… «Любишь-поди Шнитке, индюшкин кот?» – говорит он мне. И достаёт Шнитке. Слушаем мы минуты две. А это из каких-то, знаете, вот… Я не знаю даже, какого…

Женщины: Скрипучий?

Сергей Филиппов: Скрипучий ладно. Это… Это одно из таких произведений, когда… ну, люди через форму пытаются передать какое-то содержание, которого особо и нет. И это… Я не помню, что это  было за произведение, но там примерно так: «Тудум. Тудум. Тудум. Па-па-па-па-пам». Вот с такими паузами… Он – мне: «Правда, хорош Шнитке? Особенно в паузах!» [Смеются] Ну, вот, у него иногда такие бывали приговоры. Но, в общем, да, он особо никогда с людьми не… Или, как сказать? «С авторитетным человеком»  не считался. Уж что есть – то и выскажет. Вот. Поэтому… Ну, Шнитке большой композитор, но какие-то заскоки, наверное, у всех время от времени, там, происходили и происходят. Вот. Так что с музыкой, да, у него тоже была вполне такая, как сказать, – «подкованность»… Я не знаю, учился ли он где-то музыке, вообще-то… Вообще где-нибудь.

Игорь Сорокин: Да вряд ли…

Сергей Филиппов: У них было пианино в доме. Не знаю, чьё. А вряд ли его. Скорее всего это Галинино было. Но я его не помню за пианино. На пианино обычно, да, играла и пела Любчикова. Если я правильно сейчас вспоминаю все эти… по-моему, жена Вади Тихонова. У неё был очень хорошо поставленный голос. Думаю, она где-то профессионально училась вокалу. И вот она, там, себе подыгрывала и пела …очень громко.   Ну, и неплохо… так… Ну, всегда как-то… ну, я не знаю, как у кого, а, вот, у меня есть такая добрая зависть к людям, которые умеют делать что-то профессионально. Ну, так… в совершенстве. Вот. Это вот… А ещё что я хотел сказать или что-то про него упомянуть – не помню. Может быть…

Женщина: Вот, в каком-то интервью у него, там, спросили… Вот уже внешне прочла… Может быть это,  он просто принципиально не сказал. «Каких вы считаете из современных поэтов хорошими?» И он сказал, что, типа, «Обэриутов я считаю… После обэриутов не о ком говорить». Он действительно так считал или он просто?..

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Обэриуты, наверное, это просто такая, ну… квинтэссенция или что…  Ну, как-то, вот, сосредоточение. А, в принципе, он умудрялся найти что-то интересное и… У него не было, наверное, любимых поэтов-писателей. У него были конкретные вещи, которые ему нравились. И у него, кстати, один из проектов… тоже, не знаю, получил он какое-то там воплощение или хоть какие-то следы от него остались или нет… Он составлял антологию русской поэзии. Я не знаю, как это… есть специальный термин или нету …по дням, по календарным дням… по дням годА… года. И у него такой, вот… Он доставал какую-нибудь… Бог его знает… абсолютно мне неведомого поэта, зачитывал стихотворение… Ну, и так на меня смотрел: «Ну что?  Как ты считаешь, подходит это на 24-е марта?» [Смеются]. Я так на него поднимал глаза. Он: «Или на 7-е апреля?»

Игорь Сорокин: Он хотел календарь поэтический создать такой?

Сергей Филиппов: Ну, я… Это не календарь, это антология именно. Просто, на каждый день года своё стихотворение.

Игорь Сорокин: То есть, должно быть 365 стихотворений?

Сергей Филиппов: Да, 365 стихотворений. Вот такую антологию. Из антологии он очень… с большим уважением относился к… Была такая антология… Она, по-моему, где-то в сороковых годах выходила. Я точно её названия не помню. Она не просто «Антология русской поэзии», а чего-то там с веками… Что-то в названии… Это Ершов и…

О! Спасибо большое!

Составители Ершов и… вторая фамилия… не помню. Она очень известная антология. Вот её он считал одной из лучших антологий, существовавших на то время. Я не знаю, что бы он сейчас сказал  про антологию Евтушенко. А да. Он был… многотомным… Как-то он её назвал… чего-то… что-то там со словом «век».

Игорь Сорокин: «Поэзия двадцатого века»?

Женщина: «Поэзия двадцатого века» – это отдельно…

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Как-то «Антология»… Забыл. Что-то… Анонсировалась она как: «В начале было слово»… ну, в общем, ладно. Составляет Евтушенко антологию русской поэзии от X века и до наших дней. Первый том… Первый том вышел. Не знаю, может быть даже что-то дальше вышло – я не очень осведомлён.   Вот. Поэтому нет. Просто, хороших и нравившихся ему вещей больше всего было у обэриутов, конечно. И я не знал этого его высказывания. Это моё такое личное, ну, как бы, наблюдение, вывод, что именно эти ребята более всего ему пришлись по душе. И он обожал всё, что было там вокруг них. Был такой… ну, я знаю его как пародиста. Может быть, он был и… какие-то оригинальные произведения… ну, в смысле…

Женщины: Иванов?

Сергей Филиппов: Нет. Не Иванов. Такой… Раскин Александр… Не помню… Не помню, как его, Игорь. В общем, есть такой дядька…

Игорь Сорокин: Что это такое, интересно?

Сергей Филиппов: А это какая-то хрустящая штучка. А внутри карамель.

Так вот, у этого Раскина есть…

Женщина: Какой-то витьеватый край…

Сергей Филиппов: Да. …много всяких пародий и рассказов-воспоминаний, кстати, об обэриутах. Но точнее, может быть, даже не об обэриутах, а о том периоде, когда они работали у Маршака в этом детском…. Как он назывался…

Игорь Сорокин: «Чиж»?

Женщины: «Чиж»?

Сергей Филиппов: Ну, «Чиж», «Ёж», да, вот эти… вот этот период. Значит, там, Ерофеев совершенно в восторге был. И потом, я понимаю, он взял это просто на вооружение. Это, по-моему, в пародии на Симонова, на «Жди меня». Там эпизод, когда звонок в дверь, хозяин открывает – там стоит почтальон. Или хозяйка? Нет, хозяин – да. И почтальон говорит: «Вам телеграмм. С вас сто пятьдесят грамм!» Тот: «Подождите, какой… почему «телеграмм»? Телеграмма!» «Вам же хуже! Вам – телеграмма, с вас – сто пятьдесят два грамма!» [Смеются]. И вот эти граммы… И потом Ерофеев всё на них переводил, и он, там, мог считать и наливать. Вот: «Сколько ты мне строк, там, почитаешь из такого-то поэта, столько грамм я тебе налью». И, вот, всякие такие измерения граммами – это было его любимое занятие. А у Раскина такой эпизодик рассказывался, когда  эти ребята – ну, там, Олейников и прочие – затащили к себе Ираклия Андронникова и сказали: «Вот мы тебя сейчас запрём в комнате, пока не напишешь рассказ свой – а он уже был известен как рассказчик – то мы тебя не выпустим.

Женщина: А писать он не умел вообще. Только говорить умел.

Сергей Филиппов: Так вот… Едва ли не под  утро отперли, значит, эту дверь, вышел Андронников и сказал: «Я ничего не  написал. Не смог». И тут же появилась – ну, это, видимо, Олейников сказал… и тут же появилось четверостишье: «На вопрос удивлённый Ираклия: «Ну скажите, друзья, не дурак ли я?»  Отвечали хором друзья: «Этот факт отрицать нельзя!» [Смеются]. И это, вот, атмосфера, в которой они жили. И конечно это, вот, то, чем с удовольствием жил бы Ерофеев. Но вокруг была другая атмосфера, к сожалению. И вот варился парень в себе.

Игорь Сорокин: Мне кажется, они Андронникову специально сначала сочинили рифму «Ираклия – дурак ли я», а потом специально его заперли.

Женщина: Он известен был тем, что он не мог остановиться, когда он говорил. Вот его даже эти… Выступления, вот… Его монологи по телевизору всегда записывались «под это дело», потому что он говорил без, так сказать, подготовки, без черновиков, но он не мог ничего записать за собой.

Сергей Филиппов: Записать не мог, да?

Женщина: Угу. Не в состоянии…

Сергей Филиппов: Но, оказывается, письменная речь и вот такая устная речь – это совершенно разные вещи.

Женщина: Совершенно разные вещи – абсолютно!

Сергей Филиппов: И если взять и записать дословно рассказ какого-то человека, от которого ты сидел и, разинув рот, не мог оторваться, а, прочитав на бумаге, можешь быть сильно  удивлён.

Женщина: И… И наоборот бывает. Когда трудно с… Трудно…

Сергей Филиппов: Это да, совершенно разное восприятие. Это я в своё время был поражён, когда прочитал текст Высоцкого и увидел, что это серьёзная поэзия. Не просто вот эти песенки, которые мы, там, воспринимаем, а это, такая, вполне себе интересная, серьёзная поэзия.

Игорь Сорокин: А, вот, сам он, Ерофеев, стихов не писал?

Сергей Филиппов: Писал. У него даже… нет, но…

Игорь Сорокин: Просто, как бы, об этом никто особо не говорит.

Сергей Филиппов: Я думаю, что он в детстве, естественно, баловался много. И даже в его этом… «Записки психопата» есть какие-то кусочки… его стихов. Но знаете, в этом отношении, мне кажется, они… Опять я, вот… про Набокова. Они очень близки – Набоков и Ерофеев. Владеть языком, владеть словом до такого… Или как чувствовать это, как до какого-то анатомического уровня, и при этом не писать интересных стихов. Ну, или каких-то… Они очень… Очень, не то что механические, а видно, что это сделанное что-то. Вот, не выплеснутая какая-то эмоция, которая была записана подвернувшимися словами, а это продуманное нечто. Вот что-то мне кажется и… у них было близкое и общее в этом смысле. А потом… Да. Как он любил выражаться, вот… и по поводу этих обэриутов… А я такую же оценку слышал, когда он говорил: «После Шаляпина помалкивали бы в тряпочку лучше!» Я вполне предполагаю, что он просто не считал возможным…

Женщина: Зачитывать свои стихи.

Сергей Филиппов: Ну… Браться за то, что будет явно хуже, чем уже созданное.

Женщина: А вот ты про Галину лучше… про Галину: «И она шла, вот эта девка»…

Сергей Филиппов: Да, Галину он называл «девкой».

Женщина: А вообще Галина была ему всё-таки соратницей? Она понимала его как-то?

Сергей Филиппов: Знаете, Галина – это была его, как бы, это… ангел хранитель…

Женщина: Служила… Служила ему.

Сергей Филиппов: Это вот, да… Это декабристка или как там её назвать? Это человек, который посвятил всю свою жизнь этому человеку, который понимал, что она делает. При этом она была успешной учёной. Она была кандидат наук. Мы с ней даже в одном институте, оказывается, вместе… когда-то МЭСИ Экономико-статистический институт… И кончали вместе. И она потом там потом даже… То есть, я не кончал. Я не закончил, я там только учился. И она потом там работала, да.

Женщина: Но она, так, по… Я читала в этой книжке её воспоминания, да? Она как-то эти воспоминания… такой какой-то… простая женщина, так… Стилистика такая воспоминаний. Но она такой, как бы, не была, да? Вот она была достаточно сложный человек. Она очень просто написала воспоминания. Как бы, вот… Ну, чё там… «У всех, типа, в России мужья пили, ну и у меня мужик, там, выпивал, да? Ну, не каждый же день!» Но, то есть… Я не в смысле того, что это грубо, но это, вот как-то, как это вырисовывается… Вот, простая женщина. «Вот вошла… А когда Ерофеев вошёл в квартиру, я на него посмотрела – и поняла: ну всё! Это мой муж на ближайшие пять лет». Ну, то есть, вот, так вот. Она вообще, как бы, так вот…

Игорь Сорокин: А может быть, она их не писала, а кто-то записал?

Сергей Филиппов: Она не была утончённой натурой. Она ведь, вы же знаете, что она покончила жизнь самоубийством?

Женщина: Нет. Я не знала.

Игорь Сорокин: Да, она выбросилась из окна.

Сергей Филиппов: Она выбросилась из окна…

Женщина: А через много лет после его смерти?  Потому…

Сергей Филиппов: Нет. Не много…

Женщина: …что уже миссия выполнена, очевидно, была.

Сергей Филиппов: Да, в общем… Думаю, что да. Она просто без него уже не могла. А вот так чисто внешне и поведенчески…

Женщина: Ну вроде дети были, да, у них?

Сергей Филиппов: Нет, у них детей не было.

Женщина: Не было?..

Сергей Филиппов: Но она такую, да… ну… Может быть, это немножко грубовато, но такого, ну, не мужланского, а куда-то, вот, немножко…

Женщина: Брутального…

Сергей Филиппов: Да, такого…

Женщина: То есть, не «прекрасная незнакомка»?

Сергей Филиппов: Нет, нет. Она и не прекрасная незнакомка…

Женщина:: Но внешне красивая?

Сергей Филиппов: Нет, у неё такое довольно простое… укрупнённые такие черты лица, сама она, такая, по-моему, полноватенькая  была вполне. Вот. И…

Игорь Сорокин: В общем, основательный ангел-хранитель.

Сергей Филиппов: Ну, в общем, да. Да…

Женщина: Надежная.

Игорь Сорокин: Надёжная.

Женщина: Скажи, как он её называл.

Сергей Филиппов: А как он её называл?

Женщина: Ну, как ты говоришь: «Девка, поди-ка сюда!» Что-то такое… Как ты рассказывал…

Сергей Филиппов: Ну это…

Женщина: Рисовка такая, да? Игра такая…

Женщина: Ну, она, на сколько я знаю, была постоянная игра. Перманентная, да?

Сергей Филиппов: Ну, я не знаю. Почему-то он звал её «Девка». Но это не такое: «Эй, девка, поди сюда!» Это примерно такое, там: «Эээ, девка! Поди-ка, подика-сюда» – вот так вот… и что-нибудь ей показывает. И, там, «Девка, поди-ка, поди-ка»… Она там долго-долго идёт, он уже забыл, о чём… зачем её, там, звал, а она по…

И она, наконец, подходит откуда-то там и издалека, с кухни… Но это не очень-то так… цензурно…

Игорь Сорокин: Ну, ничего страшного.

Женщина: Да, мы не…

Сергей Филиппов: «Девка. Поди-ка сюда, поди-ка сюда!» Она, наконец, подходит, а он уже забыл, о чём… и… «Эээммм… Поди-ка, поди-ка…» Ну я ему подсказываю: «Поди-ка, вот, поди-ка куда-нибудь!» Он: «А, да! Поди-ка вот туда-то!» [Смеются]. Просто такая игра слов: «Пойди-ка, пойди-ка… А пойди-ка»…

Женщина: Вот какая-то последняя любовь, там… Наталья какая-то… Она так себя, во всяком случае, позиционировала. Последняя любовь Ерофеева.

Сергей Филиппов: Это Шмелькова, по-моему, такая…

Женщина: Да, да, да. У неё как раз воспоминания конкретней. А у Галины они такие вот… Они мне, кстати, очень нравятся. Они как-то, вот, совершенно без рисовки. Какие-то воспоминания такие…

Официантка: Ваше горячее блюдо будет готово в течение семи минут.

Сергей Филиппов: Спасибо большое! Я её видел один раз где-то в этом, как его… в Абрамцево мельком. Я только помню, что это всегда была такая напряженная тема. Галина очень переживала на эту тему. Она очень ревновала Ерофеева. И не только к ней. Там, видно, это был не единственный эпизод в их жизни. Но не обсуждавшийся публично.

Женщина: Ясно. А вот последний день рождения… вот, как… Вы когда пришли, он… Вот как у вас было ощущение, вот? Или это такой, может  быть, неправильный вопрос? Как он принимал… изменившуюся ситуацию, вот… там, болезнь и так далее?

Сергей Филиппов: Ну, с точки… Или как сказать…Да как будто ничего и не изменилось.

Женщина: Он вёл себя, как бы, естественно?

Сергей Филиппов: Да. Неудобно говорить, неудобно выпивать… Вот этот аппарат, который, там, трубка какая-то… Стояла…

Женщина:  Трахеастомы…

Сергей Филиппов: Да.

Игорь Сорокин: Как?

Женщина: Трахеастомы.

Игорь Сорокин: Трахеастомы, да?

Сергей Филиппов: Вот… Но при этом это всё тот же юмор…

Женщина: Доброжелательность такая.

Сергей Филиппов: Да.

Женщина: Достаточной свободы, как бы. Никакого напряжения внутреннего…

Сергей Филиппов: Нет, нет. Это не было какой-то вот… мрачные тучи…

Женщина: Это ещё было, что… как-то Галина отреагировала, когда ты пришёл, что «Вот я же сказала, он не мог не придти!» – что-то такое. Нет? Ну, ну… ты…

Сергей Филиппов: Ну, она там… Да нет… ну, там все эти встречи… Ну, не все, конечно… А та встреча – это… Ну, она да… я… Галина открыла, я пришёл, и Галина кричит там через две се…: «Ерофеев! Ерофеев! Смотри, кто пришёл! Я же говорила!..» – и там что-то такое: то ли «он придёт», то ли, там: «Не мог он не придти!» Ерофеев поднимает глаза, увидел меня и сказал: «У, ёб-твою-мать!» А у него всё время… Это… Знаете, у него был какой-то такой удивительный вот этот мат… Я бы сказал, какой-то интеллигентный очень. Он какой-то очень мягкий и… ну, как естественные слова. Абсолютно не… Это, вот, совершенно по-другому звучит в других устах. И даже знаете, я заметил, вот когда он просто общался и употреблял эту лексику… это слушается просто, вот, гладко и ровно, как обычная речь человека. А вот когда я натыкался у него на эти вставки, которые он брал откуда-нибудь из люмпенских, там, сред… Ну, например, по-моему, даже в «Петушках» у него есть что-то: «Пишет, как Лёва, а Лёва пишет, там очень плохо»… Помните такие поговорки?

Женщина: Угу…

Сергей Филиппов: Вот они режут слух. Это не его. А когда он пишет… ну, как бы, в своей естественной речи, это совершенно как-то гладко и… и даже благозвучно… да.

Женщина: И что он сказал?

Сергей Филиппов: Ну, вот он так и сказал: «Трам-тарарам»… Ну, там что-то выпили.

Женщина: И куча народа опять была, как всегда?

Сергей Филиппов: Да. И потом там пробиться к нему было невозможно. Он где-то там как обычно на диване, а вокруг, там, и на диване, и за диваном… Ну, я тоже, этот, вот, первый… Последний день рождения примерно как первый в том смысле, что долго я там не пребывал. Это… Просто… Ну с… Другие люди, там… Много шума… то да сё… Это… Ну это… как бы сказать-то… не мой Ерофеев. Вот в таких обстановках, когда кто-то что-то… ну, когда много вокруг, да…

Игорь Сорокин: Ну, то есть, это как бы индивидуальное такое… Ерофеев индивидуального разлива. Да? «Один на один» возможно только общение.

Сергей Филиппов: Ну да. Индивидуального пользования или как там, да… Ну, потому что не столько интересны те, кто вокруг, а там без сомнения было много интересных людей. И если б задаваться, ну, там, взять одну Ольгу Седакову… Ну, она, кстати, тоже так довольно часто у него бывала. Ну, я тогда как-то, вот, был на нём сосредоточен.

Игорь Сорокин: А как вообще происходил вот это вот… Ну, вот… ваш этот приход? Вы говорите, что четыре… Три-четыре года… Вы чуть ли не каждый день… Вы что, жили неподалёку или, наоборот?..

Сергей Филиппов: Я, во-первых, да, не очень далеко жил. Я… Я жил на Войковской, а это он на Речном вокзале. Это, там, одна остановка что ли на метро?

Игорь Сорокин: Ну, через одну, да.

Сергей Филиппов: Ну да, через одну. Вот. Это во-первых. А во-вторых, ну… Как там говорят в народе: «Для бешеной собаки пятьсот километров – не крюк», и когда чем-то…

Игорь Сорокин: Семь вёрст…

Сергей Филиппов: Семь вёрст – не крюк… там не важно… И когда ты чем-то увлечён, то как-то, вот, эти вещи, они особо и не замечаются. А я, конечно, был влюблён в этого человека просто. Но когда что-то интересное, тут уж…

Игорь Сорокин: Ну так вы заходили к нему как, в общем, запросто каждый день… Как это всё там… не знаю. Раньше не было же этого… домофонов. Не звонили вы ему по телефону: можно ли прийти? То есть, как вот это всё?..

Сергей Филиппов: Когда звонил, когда не звонил. Ну, во-первых, там, звонить не обязательно было, потому что почти наверняка он будет дома. Я помню, там, буквально какие-то три-четыре выхода его куда-то. Один раз мы вместе с ним – я его ездил провожать на какое-то сборище с участием Сахарова, где-то это в районе Динамо. Мы долго ходили по инструкции, там, кругами, замётывали следы. То есть, это всё отслеживали… Ну… что вы!..

Игорь Сорокин: А, то есть, это прямо…

Сергей Филиппов: И потом, его же тоже…

Игорь Сорокин: А Сахаров был в это время в каком статусе? Ну, то есть, он опальный… опальный…

Сергей Филиппов: Ну, он всегда был правозащитником, нет… Это он ещё до…

Женщины: Нет. Не всегда он… Он… После того, как… После водородной бомбы он только, так сказать, переменил свою… да он стал правозащитник…

Сергей Филиппов: Но для меня всегда это… На моей памяти…

Игорь Сорокин: Нет, после уже Нижнего Новгорода?

Женщина: До, до…

Игорь Сорокин: До?

Женщина: До, конечно.

Игорь Сорокин: И он жил где-то в районе Динамо или вы к нему домой ходили?

Сергей Филиппов: А я не понял, нет. Это скорее всего какая-нибудь там явка. Явочная квартира была. Какое-то полутайное такое. Ну понятно – те люди собирались тогда не… не… не это… не в Кремлёвском дворце.

Женщина: Он никогда не с… насколько я знаю… там это не на его квартире происходило… Вот, у меня отец был в… некоторое время в его окружении до его отъезда. В частности, у Лившица в  Столешниковом переулке, там, эта квартира близких, в то время близких Сахарову людей. Причём близких, спонтанно что ли близких… не… не близких друзей, а тех, кто вот в это время оказался рядом. Вот, использовалась эта квартира для каких-то таких вот сходок. Ну, наверное, и на Динамо тоже такая же была.

Сергей Филиппов: Ну да. Скорее всего, это просто то, что называется «оказия» – вот.

Игорь Сорокин: Так вы попали туда?

Сергей Филиппов: Нет. Я потом не… Я не пошёл. Значит, мы долго с ним решали: идти мне с ним или не идти. Но он поступил, как, этот, Рыков. Он сказал: «Знаешь что, тебе ходить туда не надо! Потому что…»

Игорь Сорокин: «…мне всё равно уже». Да? [Смеётся].

Сергей Филиппов: Да. Ну он был давным-давно на примете. И, как мне рассказывал… Я говорю: «А как ты там, чего, боишься – не боишься? Там, эти топтуны, которые ходят вокруг?»  То да сё… Он говорит: «Нет!» Там, а мне кто-то из его знакомых…

Официантка: Солянка, пожалуйста!

Сергей Филиппов: Спасибо!.. Я уж не знаю, каким образом, но там, в общем, разговор примерно следующий, что люди от этого КГБ спрашивают: «А что там Ерофеев?» «Ну что Ерофеев? Пьёт Ерофеев». «А. Ну пусть пьёт». То есть, им было тихо и спокойно, когда он себе пил и где-то  лежал, там, на диванчике и что-нибудь с дивана вещал, а не занимался какой-то это… А он-то вообще никогда к этому особо, по-моему, склонен-то и не был.

Женщина: Я даже где-то в воспоминаниях, вот, в этой книжке свежей «…Президент». Я её недавно же просматривала. Там как раз кто-то и пишет, что он не был никогда особенно диссидентом. Он как бы не… Этому жизнь не посвящал.

Сергей Филиппов: Так нет, я именно это и сказал, что он не был антисоветчиком, вот, как большинство диссидентов…

Женщина: Ну всё-таки ходил, вот, на эти квартиры-то. Всё же, мог бы не ходить.

Сергей Филиппов: Это его звали. Его звали, но он как-то там не задерживался особо, потому что он с диссидентами был тоже диссидентом. Он и с ними думал по-другому.

Женщина: Инакомыслящий.

Сергей Филиппов: Да. Я в этом смысле – именно инакомыслящий.

Игорь Сорокин: А чья это шутка про мыслителя? Его собственная или кто-то…

Сергей Филиппов: Не знаю. Я от него услышал… А..  Нет. Скорее всего где-нибудь подцепил, кто-нибудь ему рассказал.

Женщина: А может и сам…

Игорь Сорокин: Ну, это такое… ну, как бы, расх… Анекдот, да? То есть, он где-то роденовский «Мыслитель», который сидит, вот, а инакомыслящий – тот, у которого кулак под…

Сергей Филиппов: Загадка: вот, кто это? И все догадываются:

Игорь Сорокин: Мыслитель.

Сергей Филиппов: Мыслитель. А это? А, вот, диссидент.

Женщина: Инакомыслящий.

Сергей Филиппов: Инакомыслящий, да, обычно говорим. Нет, это очень, да, такая удачная была шутка тех времён. Ну, ещё раз… Вот это его мало интересовало. А было просто такое общее, глобальное инакомыслие по сравнению с обычными людьми.

Женщина: По отношению, вот…

Сергей Филиппов: По отношению… Я, наверное, всё, что знал – всё рассказал. А…

Игорь Сорокин: Можно, я под горячее тогда выпью?

Женщина: Да.

Сергей Филиппов: Это очень…

Игорь Сорокин: Спасибо!

Сергей Филиппов: Очень-очень… Да…

Женщина: И вам спасибо!

Официантка: Пожалуйста, горячее блюдо! «Вильям Баренц», «Пастель»…

Игорь Сорокин: Вильям Баренц – это тот, который первооткрыватель, да?

Официантка: Ооо…

Игорь Сорокин: Баренцев пролив, Баренцево море?

Официантка: Да…

Игорь Сорокин: Он Вильям был?

Женщина: По-моему, он был не Вильям…

Игорь Сорокин: Мне тоже кажется… Баренц…

Женщина: Баренц был какой-то другой…

Женщина: Значит, это какой-то революционер. У них же, по-моему, всё какое-то такое…

Женщина: Нет, ну вот «Пастель» совсем прям со… Кстати, очень симпатично выглядит.

Женщина: Нет. Ну, и действительно.

Женщины: Да, да…

Женщина: Ты ещё что-то хотел?

Сергей Филиппов: Какие-то я вот тут вспомнил… Однажды вышел его польский перевод «Москвы-Петушков», и он, значит, одно… Одна из забав его… ну, не забав, а таких, вот… Он всегда смотрел, если не знал язык, то спрашивал у тех, кто знает язык или же, там, сам лез и пытался разобраться, как… кто как переводит, вот эту всю лексику нецензурную.  И… да, с этим польским переводом, я помню, пришёл, а он – мне: «Иди сюда! Иди сюда! Вот смотри, какой…» – как-то он назвал: «ущербный народ» или «убогий народ»? Вот… Или «язык»? «…они даже не смогли перевести слово «мудак»! Вот смотри – написали «Моудак». Ну, в английской транскрипции. А, вот, англичане, говорит, переводили хорошо. Кто-то ему там, значит, рассказал, что там достойный был перевод.

Игорь Сорокин: Хотя, ну, мат практически не… не переводим.

Сергей Филиппов: У англичан, говорят, вот эти докеры, там что-то…

Игорь Сорокин: Довольно… да? Как?

Женщины: Изобретательны?

Сергей Филиппов: Да.  Где-то можно практически найти аналоги.

Женщина: Ну, вообще, конечно, вот эта, фактически, сакральная лексика, да? …приближенная к архетипам… она… она не должна быть транслируема никак, по идее, потому что это глубинное ощущение некоего… нации, социума, который, вот, здесь…

Сергей Филиппов: Ну, на этом каждый своя, но какие-то там аналогии-не аналогии или как там с… не синонимы… Аналоги, да. Что-то где-то какую-то близость найти можно. Вот. Хотя очень забавно мне доводилось. Но это, правда, не совсем иностранные языки… Я имею в виду какие-нибудь казахи, там, узбеки – и прочие.

Женщина: Ну как «не совсем»? Это иностранные языки.

Сергей Филиппов: Ну, всё-таки, знаешь, когда в одной стране живут, то там не очень и… И вот идёт речь, и среди неё такие вставки совершенно по-русски, вот, матерные…

Женщина: Да они и сейчас так разговаривают.

Сергей Филиппов: Они и сейчас, вон, так же разговаривают, да.

Женщина: Это если нужна экспрессия повышенная, то это будет по-русски. И тогда ты понимаешь, что это экспрессия.

Сергей Филиппов: Нет, тогда ты понимаешь, что велик и могуч русский язык.

Кстати, вспомнился анекдот, который очень Ерофееву нравился. От него же я его и услышал. По поводу… Значит… Ночной Петербург… Ну, это ещё какие-то, там, года. Мчится всадник по ночному Петербургу. Галопом. Там, через весь Петербург.  Влетает на крыльцо какого-то, там, дома. Всадник соскакивает, начинает стучать, там, громыхать в дверь. Ему открывают, в общем, там, пожар-не пожар. Он взбегает, ну, куда-то, там, на какой-то этаж. Это какой-то, оказывается, отель. Ну, или как тогда это называлось? Он взбегает на какой-то этаж, ломится, там, в какую-то дверь, ему открывает, этот, постоялец. Он падает на колени и начинает перед ним извиняться, что он не знает английского языка и не может быть его гидом по Петербургу. А оказывается, значит, постоялец просто дал объявление в газете, что ищет гида со знанием английского языка, который ему расскажет и покажет Петербург, а вот этот всадник – это Алексей Константинович Толстой. Вот, это в духе этих обэриутов. Это вообще дух этого Ерофеева. Вот, вот такие выходки – это его.  Выходки или как уж их назвать? Да. Или его очень умиляло, как эти же ребята кому-то, по-моему, кому-то наступили на ногу, а потом ходили и извинялись перед этим человеком, приносили ему свои извинения. Через каждые пять минут проходя, значит, что, вот: «Извините! Наступили вам!» – чем довели его вообще до белого каления! Да, это всё были…

Игорь Сорокин: А, вот, вы ещё с экспедиции разобрались: «ты»? «Вы»? Разница в возрасте всё-таки была довольно, ну, такая, внушительная.

Сергей Филиппов: Разница в возрасте, да, у нас пятнадцать лет… Я, честно говоря, не помню, Игорь, когда это произошло…

Игорь Сорокин: Ну, то есть, наверное, в этот самый, как он называется? Первый…

Сергей Филиппов: Ну, наверное. Ну то, что он ко мне сразу был на «ты» – это однозначно. А я думаю, что, наверное, как-то экспедиционная обстановка, она вот такая, там… по-простому всё. Скорее всего там же когда-то это всё и произошло. Хотя, не исключаю, что… что не сразу я преодолел этот барьер.

Игорь Сорокин: Вот про карты. Вы нам сказали, что он везде перерисовывал топографические карты, да?

Женщина: В экспедиции, наверное…

Сергей Филиппов: Мне тоже так кажется: не везде, а именно в экспедиции, да.

Игорь Сорокин: То есть у него был такой… не знаю… интерес к этому ко всему? Талант художника? Зачем он это всё делал? Это же… Он это делал не из профессиональных… то есть, это не его задание было? Он просто для себя это делал, да?

Сергей Филиппов: Ну это для себя, да. Я не знаю, может быть, это как-то перекликается с его привычкой, там, записывать – выписывать. У него же эти, блокноты его или записные книжки… это же, наверное, на три четверти цитаты. Он постоянно выписывал какой-то материал, который потом, там, использовал или предполагал использовать. Кстати говоря, они очень любопытны у него, эти записки. Если посмотреть на них… ну, или не посмотреть повнимательней… не знаю. По сути дела, каждая запись – это некоторый законченный, такой, микросюжетик. Строго говоря, её можно любую брать – и из неё раскручивать, там, рассказ, эссе – что угодно. Это опять… Вот, я не знаю, почему-то они у меня только сейчас стали перекликаться между собой. Я имею в виду Набокова и Ерофеева. Вот и когда читаешь Набокова, там тоже каждый абзац или даже, фактически, каждая фраза – это такой законченный сюжетик. И… Но который каким-то образом прицеплен ко всему остальному, и ты всё время пытаешься вот эту цепочку, весь этот узел, клубок, там, раскрутить – развязать, вытащить одну ниточку и, как правило, всегда затягиваешь где-то узелок. Ну, то есть… Ну он-то вообще… Ну ладно… Вечная игра кошки… в кошки-мышки, вот, у Набокова с читателем. Он вообще, конечно, это, совершенно издевательский человек.

Женщина: Ну да. Я вот этот холод… Я тоже совершенно, у меня был период, от него балдела. Но вот этот холод такой по отношению к читателю, он… Ну, он отстранённый очень. Мне кажется, Ерофеев менее отстранённый. Какой-то снобизм, такой, набоковский.

Сергей Филиппов: Я… Я бы не сказал, что это холод. Нет, это не холод. Это холод, мне кажется, возникает у нас, у тех, кто не владеет в такой степени материалом, о котором говорят. Ну, я не знаю, как прийти на лекцию или на защиту диссертации к какой-нибудь специально, там, медицинской или физической науки…

Женщина: Ну да  и тоже почувствуешь холод там.

Ты будешь сидеть и, как да… А они-то говорят на своём языке, они друг друга прекрасно понимают. И, вот, то же самое у…

Женщина: Ну может быть.

Сергей Филиппов: Я думаю, скорее так, да. А, просто, «кошки-мышки» у него другое. Он же… У него… Я про Набокова сейчас. Он же шахматист. Вот и его любимое занятие – это вот эти шахматные загадки всякие, вот эти задачки, где надо в два хода, там, поставить мат и при этом – совершенно неочевидным образом. То есть надо сначала сделать совершенно идиотский какой-то ход, из которого потом, там, выстраивается целая комбинация. И вот он вот такими вечными загогулинами… Я когда-то сформулировал для себя… Знаете, Набоков… Чтение Набокова – это как… Это не есть поглощение какого-то блюда, когда тебе надо насытиться, а это такое, как говорил Александр Бенуа: «гутирование», «смакование», когда ты очень такую сложную косточку так вот обгладываешь, языком туда, вот, залезаешь, сюда – и там не столько еды, сколько вкусненькие какие-то штучки, которые, вот, пытаешься выковырять и никак не выковыряешь, а там, оказывается, дальше ещё ход куда-то. Вот он такой. Вот, у него для того, чтобы как-то…

Игорь Сорокин: Ну а… да. Почему-то именно Набоков – Ерофеев… у вас такая…

Женщины: Он сам говорил о Набокове? Любил Набокова?

Игорь Сорокин: Да… Такая связка…

Сергей Филиппов: Да. Он к нему относился с очень большим пиететом, да. Он мне его и дал как такой, вот, буквально, дар.

Женщина: Ну, а там Пастернак, Цветаева, Мандельштам?.. У него были какие-то из этой троицы предпочтения?

Сергей Филиппов: Лен, я, вот, не могу вспомнить, чтобы были обсуждения каких-то персоналий.

Женщина: То есть он просто принимал как подарок, вот, как… что-то от каждого?

Игорь Сорокин: Не, он ну… как бы судьбу не рассматривал. Рассматривал произведения. В чистом виде вынимал?

Женщина: Вот, какой-нибудь Бродский говорит, там, что он считает, что «величайший поэт, там, нашего века – это Цветаева и Заболоцкий». Ну, к примеру… Что, вот, они занимались новой формой. Ну… он как-то не рассматривал вот это поколение, как бы, близких современников: сравнительному какому-то анализу или вообще, там, кого-то выделял для себя?

Сергей Филиппов: Нет, не знаю. Может быть, где-то и выделял. При мне – нет. Я ещё раз… Он, конечно, интересовался персоналиями в том смысле, чем интересует… что если, скажем, кто-то… ну, как, например, этот – Тихон Хренников, который обвинял Шостаковича с его «Девятой симфонией», что это произведение, выражающее сочувствие положению фашизма. Вот буквально обвинял человека за такие вещи. И вот такие факты из биографии он, конечно, себе держал в голове и они являлись для него ну, вот этими, координатами, что ли оценки человека. А ещё раз… Всё-таки, ну, какого поэта ни возьми… или какого, вообще, там, человека, творца ни возьми, у него есть что-то более удачное и что-то менее удачное. И нельзя всё одинаково любить.

Женщина: Ну, то есть он не говорил: «А Хармс…» а этот – говно? Это для него было не характерно… Там, Брюсов, там, говно, к примеру, там….

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Отнюдь. Потом… Нет. Брюсова как раз вполне себе он уважал. Брюсов… Бальмонт очень любил… С Бальмонтом меня познакомил, и за что благодарен и признателен ему. Действительно-таки… Но это опять… Это конкретные вещи из конкретных писателей. И вот там он тебе три-четыре стихотворения выделит, их он возьмёт в свою антологию, в эту писать, а остальное…

Женщина: Да, интересна вот эта идея антологии ерофеевской. По его знаниям её посмотреть вот щас вот целиком… Вот как бы он, вот, из русской литературы какие бы вещи выбрал? Это, конечно, интересно… Потому что действительно, там, того же Брюсова, там… я открываю книжку, попадаю на какие-то вещи, которые меня никак не цепляют, и я её закрываю, потому что книжка очень толстая. А вот когда тебе уже что-то дают как подарок – это, конечно, много значит.

Сергей Филиппов: Во всяком случае, я думаю, это гораздо интереснее, чем сто стихотворений  или сто поэтов. Дмитрия, как его?

Женщины: Быкова.

Сергей Филиппов: Быкова, да. Во всяком случае, для меня лично, несомненно, более авторитетен… Хоть Быков и большой… этот… знаток…

Женщина: Любитель русской словесности…

Женщина: А Быков тоже сделал так?

Женщина: Да, у него есть что-то типа своей антологии. И все, кого он приглашает, вот… Заставляет так или иначе участвовать в этой… Обычно он с этим, с Ефремовым.

Женщина: Вот с… Я его ужасно не люблю!

Женщина: Он, кстати, очень хорошо читает. Он очень хорошо читает! Он очень хорошо понимает, что он делает, вот…

Женщина: В смысле – прочитывает?

Женщина: Текст, да. Очень хорошо понимает текст. Но, как бы, Быков, конечно неоднозначен – что тут говорить? Но… Но я не считаю, что он безынтересен. А, вот, Сережа его не очень, Быкова, уважает. Ему не нравится ни его выбор, потому что он же предлагает, когда  хочет читать… Он же предлагает совершенно определённые вещи на свой выбор. Этот называет пять стихотворений. Это, ну также примерно. Но у него свой выбор. Это Серёжу совершенно  не устраивает своим выбором.

Сергей Филиппов: Ну, у меня бы выбор был и то лучше! Но это моё мнение. Как это называется? «Частное мнение» – да.

Женщина: Оценочное суждение.

Женщина: …я не фигурант дела. Чего же меня-то снимать? Я же… Я, на самом деле, не была даже с ним знакома. Я знакома только со своим мужем.

Сергей Филиппов: Ты же мне сняла камень с души тем, что всё-таки заставила меня дойти до него…

Женщина: Ну, это моя… Единственная моя роль, что я буквально заставила тебя…

Женщина: Заслуга Маши вообще…

Женщина: Да.

Женщина: Прийти…

Сергей Филиппов: Ну, знаете, это та заслуга, которая…

Женщина: Дорогого стоит…

Сергей Филиппов: Дорогого стоит.

Женщина: Ну, он не просился никогда. И поэтому я считаю, что я правильно поступила, потому что надо было поставить в этой истории точку обязательно.

Сергей Филиппов: Ну, точку – не точку, а какое-то…

Женщина: Ну, это надо было, да. Надо было отдать дань, вот, не дань, ну, не знаю, как это… Ну, вот это, собственно…

Женщина: Чтобы не осталось знака вопроса, как бы, чтобы всё было понятно.

Женщина: Чтобы не мучится нам всю жизнь.

Сергей Филиппов: Ну, я не знаю. Это, может быть, такое, ну… Такое молчаливое признание в любви и, вот, вся благодарность, которую я, там, в себе не то, что носил, а как-то, вот, она сформировалась. Вот надо было её отдать обязательно. И в этом смысле, конечно, я бы сказал, Маша спасла мне духовную жизнь  или как это назвать…

Женщина: Ну вообще, я сделала для тебя всё.

Сергей Филиппов: Ну, вообще – да. [Смеются].  Если б не… не Маша… как минимум, не сидели бы мы сейчас за этим столом все вместе, что, буквально так и есть.

Игорь Сорокин: Вот, вопрос, опять же, про эту первую экспедицию. Чем там занимался Ерофеев и чем вы? Ну, то есть, вы сказали, что все прилетали в одно место, а потом распределялись по, уже там, отрядам, вот. А функция какая? Что, вот, он копал там, рисовал? Вы что делали?

Сергей Филиппов: Ну, я тогда… Это какой был? Семьдесят шестой?

Игорь Сорокин: Семьдесят шестой.

Сергей Филиппов: Я тогда был студентом первого курса вечернего отделения геолого-разведочного института. То есть, я был техник или коллек… Техник, наверное, да. Техник-геолог. И я… Ну я-то да. Я там довольно быстро начал ходить в самостоятельные маршруты, поэтому все описания, составление карт, как геологических и так далее. Вот. А рабочие, они так и назывались «рабочими». Они выполняли всякую подсобную работу. Там, Слава Богу, копать им ничего толком не приходилось, а вот, таскать рюкзаки, чего-нибудь там, просеивать какие-нибудь пробы… Ну да, в основном рюкзаки таскать: идти за геологом, тащить рюкзак.

Женщина: То, есть им вникать в породы не надо было?

Сергей Филиппов: Нет. Нет. Нет. Это вот…

Женщина: Ну, карты перерисовывать, чтоб понять…

Сергей Филиппов: Ну совершенно так… Я бы сказал даже «ишачья работа»: тебя грузят, а ты идёшь сзади – тащишь этот рюкзак. А, вот, он отбирает образцы, там, описывает, заворачивает – и тебе в рюкзак кладёт.

Игорь Сорокин: Ну, при этом всё… Ерофеев с его, такой, страстью классификации… Вот, он, наверное, мог и подсказать что-то? Увидеть закономерность какую-нибудь…

Сергей Филиппов: Нет, Игорь, он, естественно, как любой, там, человек, неравнодушный к жизни, любое, там, занятие или явление, которое проходит мимо него, оно, как-то, так или иначе цепляет. И он, что-нибудь… выучит два-три каких-нибудь слова, даже зарисует… А там же все ходили… «Мигматиты», там, какие-нибудь «очковые», там, «гнейсы кристаллические» или, там, ещё что-нибудь. Или, там, «Балтийский кристаллический щит». Это он обязательно выучит, там, несколько каких-нибудь слов, а потом где-нибудь так их вставит, что… что попадают все.

Женщина: То есть, у него такое чутьё было на слово, на литературу?

Сергей Филиппов: Эээээ… Ну, да…

Женщина: Вкус такой?

Сергей Филиппов: Ну, я говорю, это вот та порода людей, которая… у которых со словом какие-то совершенно определённые… ну, свои отношения, особенные отношения. И он мог просто соединить с лёгкой интонацией два-три слова самых обычных, а ты будешь лежать под столом от смеха. И в этом… И вроде бы нет ничего там, вот… если разобрать, просто положить – это будет хронология Второй мировой войны. А когда он тебе её зачитает, ты будешь лежать от смеха под столом. Причём без всякой клоунады. Да, чутьё слова. Чутьё и… Не чутьё даже, а осязание, вкус, понимание слова… Не понимание. Чувствование – да. Да, чутьё. Правильно, да. По кругу пройдёшься и к тому же и придёшь. Да… Но, в общем, конечно, это такая… Для меня это такая… я бы сказал даже, интимная история, интимная тема. И как её, там, словами пересказать, определить?

Женщина: История любви.

Сергей Филиппов: Ну, если хочешь – да. Это только вот эти бесконечные наши поздние сожаления, как мало взял, как много расплескал… не донёс, не сохранил. Хотя бы одну фотографию!

Игорь Сорокин: А, вот, знаете вот такое у него произведение – эссе «Василий Розанов».

Сергей Филиппов: Да, да, да, да, да.

Игорь Сорокин: Мне кажется, как раз, там просмотрены взаимоотношения учителя, там, воспитателя и ученика.

Сергей Филиппов: Я, Игорь, уже не помню. Естественно я читал все его произведения…

Игорь Сорокин: То есть, там как бы встречается старший с младшим, вот…

Сергей Филиппов: Про Розанова… Он у меня воспоминается только в одной связи: что его вот эти записные книжки – это довольно похожая, такая, вещь на розановские «Опавшие листы»…

Игорь Сорокин: Опавшие листья…

Сергей Филиппов: «Опавшие листья», да, да, да, да.

Игорь Сорокин: Ну, он работал точно также: он записывал… причём, у Розанова эта вот страсть коллекционера доходила до  того, что он подписывал, при каких обстоятельствах, в какой день, какая, там… в это время, там, что было… что происходило: «Шёл дождь», там… и так далее. То есть, он запишет мысль, да? И обязательно в скобочках напишет: «За разбором монет».  «Разбором монет», ну, был нумизматом, там, или там, вот… «Шёл по улице, то-то, то-то» – и все обстоятельства, при которых ему пришла эта мысль. То есть он был ещё и такой… так параллельно у него, такой, шёл анализ… анализ того, почему эта мысль у него родилась.

Сергей Филиппов: А вы знаете?.. Да, это, вот, какая-то такая скрупулёзная педантичность – я даже не знаю, как… и при этом ещё какая-то внутренняя невероятная организованность. Потому что взять те же записки, ну, блокноты Ерофеева, это же тоже невероятно систематизированная работа. А я сейчас ещё про… вспомнил про того же Фёдора Сологуба. От него же вообще люди с ума сходят и по сей день. У него же можно восстановит все че… У него… пишет… написано какое-то стихотворение, есть исправление, и они все пронумерованы, они все про… как сказать? Про…

Женщина: Датированы…

Сергей Филиппов: Продатированы. И не только. Что в период, что после. Можно всегда откатиться, как в компьютере… знаете, «отменить», «отменить»…

Женщина: Первоначальный… к первоначальному…

Сергей Филиппов: К первоначальному, да, какому-то варианту. И вот это… это даже… это не педантичность. Это уже какая-то…

Женщина: Клиника…

Сергей Филиппов: Болезнь, да. Вот, они почему-то… ну, они… я вот этих великих имею в виду… Как-то, вот, они почему-то вот такое…

Игорь Сорокин: Не, ну это психическое какое-то свойство: у одних так, у других так. У Хлебникова всё наоборот.

Женщина: Да. Ну, просто вообще это же обычные люди показаны. Вот Сергей, например, записывает и систематизирует всё, а я в жизни ни одного блокнота не смогла записать. Вообще ни одного. Вот, у меня даже… еженедельника не могла вести.

Игорь Сорокин: Ну, вот, у Ерофеева ведь похожая ситуация. У него с одной стороны полный порядок в голове, да, классификации?.. При этом абсолютная какая-то неприспособленность… и вообще… Вот.

Сергей Филиппов: А он просто никогда на это не обращал внимания, а, самое главное, у него была Галина. У него была Галина, и…

Игорь Сорокин: Ну, да, Галина, но он тоже как-то…

Сергей Филиппов: До Галины – ещё кто-то там… А до Галины и не требовалось этого ничего, потому что проблема…  как бы выживания или, там, «жизнеобеспечения», как теперь говорят… то есть, как раньше было…

Женщина: Как раньше говорили…

Сергей Филиппов: Да. Вот. Она же возникает только с определённого возраста. До какого-то возраста на неё не обращаешь вообще внимания. Ну, есть кусок хлеба – слопал и побежал дальше.

Женщина: И за состояние здоровья тоже.

Сергей Филиппов: Ну это… плюс состояние здоровья, да. Потом уже появляются какие-то, вот, странные обременения в жизни, когда о чём-то надо думать. И вот тогда появляется Галина. Вот. И это же… Это союзы, которые везде одинаковы, когда соединяются люди, нуждающиеся друг в друге: у одного есть одно, у другого – другое.

Женщина: У каждого есть своё.

Сергей Филиппов: Да. А у него в голове была абсолютная… Вот, я думаю, что он был бы неподражаем и, вот, совершенно на своём месте в качестве какого-то лектора. Вот, а-ля, как, там, скажем, этот… твой  Быков или кто-нибудь ещё. Вот и… Потому что… да. Рассказывать… И ему, главное, не надо было бы готовиться, у него там всё в голове это лежит, он бал…тон…

Женщина: На любую тему с любого места.

Сергей Филиппов: Да. Тоннами, там, процитирует кого угодно…

Женщина: Ну, вот у Розанова, у него, вот, есть какая-то… я тоже прочла вот в этой книжке, что он тоже, вроде бы, ценил Розанова и каким-то его таким своим братом каким-то старшим. Но от Розанова есть ощущение какой-то, всё-таки, истерии, такой, немножко женской, а от Ерофеева – нет. Он такой, всё-таки, мужчина. У него совершенно нет истеричности вот какой-то такой прямо.

Сергей Филиппов: Да ещё какой мужчина!

Игорь Сорокин: Ну, вот, кстати, Розанов… не знаю, каким был, там, ростом, но ощущение, что невысокого. Что он был каким-то, вот…

Сергей Филиппов: Женщины: Маленьким.

Игорь Сорокин: Каким-то субтильно… таким… Вообще вытворял какие-то потрясающие вещи. Он был, конечно, такой экспериментатор, естествоиспытатель… Вы знаете, пример, когда он, например, писал под разными именами, да… статьи с противных сторон.

Сергей Филиппов: Полемизирующие, да?

Игорь Сорокин: Да, да! Он вёл полемику сам с собой, да. Вставал на позицию одного – и громил. Потом – раз – на эту позицию – и здесь громил. И вот из этого выстраивал… получал гонорары и от левых, и от правых, вот. Потом, когда это всё это вскрылось, конечно, его выставили… Это же вообще… ну, полная беспринципность, свинство… Как мог?! Мы верили, да? Мы же, там… А он показал, что всё это вообще пустышка…

Сергей Филиппов: Ну люди же играют в шахматы сами с собой? Я, вот, до сих пор не могу этого понять…

Женщина: И играют в театре. То Отелло, то Яго.

Сергей Филиппов: А… да. Тоже.

Женщина: …и ничего. И всё это – игра.

Сергей Филиппов: Ну, в театре это всё-таки такая условность, о которой договариваются изначально, а вот в шахматы…

Игорь Сорокин: Ну, вот, про Набокова всё понятно. А, вот, про Достоевского? Вообще были у Ерофеева какие-нибудь с Достоевским отношения?

Сергей Филиппов: Да, конечно были. Я помню его определение, когда он сказал, что если бы Достоевский пожил ещё немножко и подольше, он стал бы религиозным писателем, проповедником, что ли, каким-то таким религиозным. Что он по всему своему тренду уходил туда. Вот… Ну да, это… Ну как? Ну, с уважением, как, не знаю, определить?.. Потому что, ещё раз, Игорь, ну не было у нас каких-то там литературоведческих или подобных, аналитических каких-то там, размышлений-обсуждений. Я подозреваю, у него была одна цель… ну… не то, что напичкать… ну открыть, познакомить, ввести, вот, в этот…

Игорь Сорокин: Но Набокова он давал читать, а Достоевского – нет?

Сергей Филиппов: Достоевского – нет… Я сейчас пытаюсь вспомнить… Я успел ли к тому времени… У меня был период… Сейчас, это был семьдесят девятый год… Это был семь.. ну, во-первых, я бы сказал так: я, конечно, не прошёл полный курс обучения у Ерофеева. И, вот, первые два-три года он, да, пытался так потихоньку меня куда-то туда ввести или чтобы я перестал бояться чего-то, как-то, вот… высказывать даже, хотя бы, просто собственное мнение. И, я думаю, что с Достоевским у меня сложилось бы, потому что даже к тому моменту, по его оценкам, я уже, вроде как, дозрел, я в это время как раз посвятил целый… помню лето… такому… ну, тотальному что ли прохождению через Достоевского… У меня как раз, там, тоже сложилось обстоятельство, что мне пришлось уволиться из одной экспедиции, и я поехал поваром в другую экспедицию, просто чтоб уехать из Москвы. И…

Игорь Сорокин: А почему поваром? Других, как бы, не было должностей?

Сергей Филиппов: А, нет. Я специально… Я, помню, не хотел ехать по специальности, а просто, вот, ну совершенно таким, оторванным от каких-то обязанностей человеком. И я посвятил, вот это всё лето… Я готовил какой-то там обед – ужин, что-то ещё, а остальное время я тратил на то, что читал Достоевского. Ну, я помню, да, это было лето Достоевского.

Игорь Сорокин: Но вы уже, как бы, не… не ходили в семьдесят девятом году, да? Уже это самостоятельное было погружение?

Сергей Филиппов: Да. Вот, как раз, был год-полтора, когда я реже ходил… ну, редко, так скажем, ходил. Это был период моего короткого первого за… женатства… как бы…

Игорь Сорокин: Женитьбы…

Сергей Филиппов: Женитьбы, да… В общем, замужества. И я был отвлечён тогда. А потом довольно быстро я разошёлся с женой и опять вернулся к Ерофееву. Вот. Опять вернулся к своим интересам. Но я за… к тому времени уже, да… немножко как-то, я бы сказал, подокреп, что ли? Подокреп и знаниями, там, и верой в се… в себя. Да. Но всё равно это продолжалось уже… Да, всё равно это продолжалось знакомство: «Вот Северянин, а вот Саша Чёрный, а вот Ходасевич»… Ну я просто вспоминаю какие-то такие, вот, специализированные что ли моменты…

Игорь Сорокин: Спецкурсы.

Сергей Филиппов: Да. С разных сторон он там… совершенно разного… вкуса что ли пищу для мозгов подавал, чтоб с разных сторон попробовать. Поэтому вот так получилось, что больше не столько Ерофеева, сколько о себе, да. Ну это обычная история…

Игорь Сорокин: А вы не пробовали, ну, записать?

Сергей Филиппов: Игорь, я искренне… я без лукавства каких-либо и кокетства говорю, что мне нечего записать. Это, вот, мы сейчас сидим долго разговариваем о том, о сём…

Игорь Сорокин: Но это может быть несколько страничек. Не обязательно книгу писать. Не обязательно, там, большую, разветвлённую… А это просто, ну как размышления. Всё-таки, ну, такой, интересный у вас опыт.

Сергей Филиппов: Ну, во всяком случае, не самый распространённый, что ли, ракурс взгляда на Ерофеева. Это да. Это верно. Но просто так сидеть и базироваться на своих каких-то воспоминаниях ощущений, я думаю, что не очень, а вот если сесть сейчас, проштудировать ещё раз им написанное…

Игорь Сорокин: Вот, кстати, очень интересно, потому что какие-то вещи вы сейчас можете, ну, понять, да? Прочитать и вспомнить, как… как… я не знаю, ну, или интерпретировать, как вы считаете, что это взялось отсюда, а это – отсюда, а может быть вот так вот.

Сергей Филиппов: Ну какие-то вещи да, потому что…

Игорь Сорокин: Ну, то есть, можно… небольшая такая преамбула, чтобы было понятно, в каком году, при каких обстоятельствах вы познакомились, как долго общались, с какими перерывами, и после этого вы уже… ну, вот, некий анализ, действительно… «Перечитывая Ерофеева», там… прочитывая. В каждом возрасте же прочитываешь…

Сергей Филиппов: По-своему…

Игорь Сорокин: …по-своему?

Сергей Филиппов: Бог его знает, Игорь! Ну, наверное, это было бы неплохо. Но этому надо посвятить время и, самое главное, собрать себя, настроить и… Хотя… Хотя… конечно… Чувство благодарности, пожалуй, может заставить это сделать.

Игорь Сорокин: Ну да. Вот приехали к нам – что-то всколыхнулось.

Сергей Филиппов: Ну да. Так скажем: «взбодрили»… или взбудоражили немножко память…

Игорь Сорокин: Ну, Коломну он вряд ли вспоминал, конечно, да?

Сергей Филиппов: Да что-то как-то… Ну это, понимаете? Это же никогда не были какие-то тематические рассказы. Это всегда были такие укольчики воспоминания о чём-то, которые К слову, К ситуации.

Игорь Сорокин: Ну, собственно, у нас, кроме упоминания о перечне его работ в его же биографии, что он там грузчиком в Коломне работал. Кроме документов, которые есть в пед. институте, да? О том, что он принят, о том, что ему материальную помощь оказали, вот, что он, значит, исключён, то, вот, кроме этих трёх приказов ничего такого нет. Это уже всё остальное мы же ведь… мы домыслили, да? То, что он работал именно в магазине «Огонёк», который на первом этаже, который под Арткоммуналкой и так далее… Ну, то есть, вроде как… Но документов-то нету! То есть, с позиции настоящих историков мы, вот, ну, придумщики. Потому что, скажут: «Где доказательства того, что он?..» «Да, мы, вот, с разными людьми говорили, которые даже работали в этом магазине. Говорит, ну студенты приходили, они просто подрабатывали там – и всё». Поэтому не знаю, сколько раз он, там, разгрузил и сколько машин, да? Вот. Но это позволило ему написать, что он работал грузчиком. Ему же нужно было доказывать, что он не… не асоциальный элемент, а всё-таки он трудился. Там… У него такой список колоссальный! В Средней Азии он, там, в экспедиции по изучению гнуса [Смеются]. Там ещё… вот.

Сергей Филиппов: Да. Ну, про учёбу я помню его рассказы, а…

Игорь Сорокин: Ну, он четыре раза пытался получить высшее образование.

Сергей Филиппов: Да, да, да. И все они примерно по одному сценарию… как у Жванецкого, помнишь? Там, в консерваторию, что-то  такое, тюрьма, а у него, там: «Лежу на диванчике, успеваемость «5», «5», «5», «5» – «отчислен». «5», «5», «5», «5» – «отчислен». Ну вот и, да… И при этом он, казалось бы, совершенно… ну, с его подачи… совершенно безобидная жизнь: «Вот лежу себе на диване, попиваю «портвейн», а вокруг какой-то народ сам кучкуется и чего-то такое, а потом – бах – отчислен! За что? Почему?» Ну… ну, в общем-то, понятно, да, конечно… Такие… личности совершенно… Они, может быть, и вписаться могут в любой интерьер, но вот в советский вписаться не смогли. Ну, собственно и не хотели никогда.

Игорь Сорокин: Ну вот нам один студент того времени, ну, рассказал, что была комната – где стояло восемь кроватей – огромная в общежитии. Можно было кататься на велосипеде по этой комнате – настолько она была просторная, что он… Его, кстати, здесь называли «Бэном». Вот такая была у него… Венедикт…

Сергей Филиппов: Кликуха?

Игорь Сорокин: Кликуха, да. «Бэн»… Что он действительно, да… Все уходили, там… кто на занятия, кто спортом, кто ещё чего-то, а он лежал на кровати и чего-то читал или думал, вот. И что, вот, из этого общежития… Мы можем, кстати, туда подойти. Вот. Есть, ну… Было бы у него три пути. Вот. Там, через дорогу пед. институт, вот, налево там Дом Колхозника, где разливное можно было выпить. Вот. А направо магазин водников, где тоже можно бутылку было купить. Вот. Он на распутье выходил.

Сергей Филиппов: Ну, в общем, да. С его памятью и аналитическими способностями, вот, конечно учиться человеку… Должен был попасться очень хороший учитель, который мог бы ему… чему-то его научить, а всё остальное он брал, просто читая… из книг и так далее. Хотя, при этом, да… никогда не был высокомерен. Это точно. У него, да… такое любимое слово было – «дурачок». А оно… Оно какое-то… не носило оттенок, там, обиды или, там, уничижения или такого, вот, снисхождения к маленькому ребёнку, и так далее… Ну, там: «Дурачок ты мой!»  Это такое очень милое, такое, ласковое… «Ну, дурачок». «А, да, это, там, дурачок». Вот, это было у него такое исчерпывающее такое определение и, пожалуй, одно из самых грубых слов, персонально обращённых к кому-нибудь. Хотя, конечно, мог и… назвать как-нибудь и покрепче.   Но это, если уж человек совсем, там, выдающийся.

Чёрт его знает? Как-то, вот, так память устроена, что ничего конкретного и почему-то там не застревает. Только какая-то ощущение… А с… да. И обидно, что и современников, практически, не осталось. Его-то современников вообще не осталось, наверное. Тридцать восемь…

Игорь Сорокин: Да нет, почему?

Сергей Филиппов: Хотя нет. Немножко должны ещё сохраниться.

Игорь Сорокин: Да, кстати. Может, кого-нибудь посоветуете, с кем ещё можно вот так вот… подружиться? Поговорить…

Сергей Филиппов: Вы знаете, я бы порекомендовал Ольгу Седакову.

Игорь Сорокин: Ну, Ольгу Седакову мы уже давно сюда пытаемся заманить. Но она с трудом заманивается.

Сергей Филиппов: Ну, она высокого полёта уже, да… дама такая… Ну, вот, её как женщину-интеллектуала он признавал, да. Он не многим женщинам даровывал это звание, а её считал вполне себе умной. Но она, да, любопытный человек. Хотя тоже со своими какими-то этими… как все мы.

Женщина: У меня как раз в книжке предисловие Оли Седаковой, поэтому я решила послушать.

Игорь Сорокин: Ну, Ерофеев, вот… Сергей говорит, что…

Сергей Филиппов: Да, да, да.

Игорь Сорокин: …он её…

Сергей Филиппов: С уважением к ней относился…

Игорь Сорокин: Ценил.

Женщина: Где-то я читала про похороны, что, когда были его похороны, она шла в стороне как бы, вот. То есть она внутренне не смогла не прийти, да вот?

Женщина: А Серёжа даже не пришёл.

Женщина: Но не смогла примкнуть… То есть это почти ваша позиция. Но вот, как бы, влиться в общее тоже не смогла. То есть, у них, видимо, такие серьёзные были отношения, чисто как у художников…

Сергей Филиппов: Она, конечно, особняком стояла среди этой… А, понимаете, в основном, народ-то случайный вокруг него крутился и мотался в этом доме. И народ, который, в основном, с какими-нибудь бутылками крался. Галина, бедная, с помелом их, поганых, пыталась разгонять, но это было почти невозможно. А Ольга Седакова… да, она совершенно такой отдельный был типаж от всей этой массы. Но она тогда совсем ещё была начинающей. Она тогда, по-моему, даже не публиковалась ещё  в то время. Ну или, может быть, какие-то совсем отдельные штучки-дрючки… И я не вспомню…

Игорь Сорокин: Мне кажется, в конце восьмидесятых у неё первая книжка вышла…

Сергей Филиппов: Да, я помню, она что-то читала вслух… Ну, вот, какие-то там две-три вещи, но поскольку у меня этот… Как это называется? Женофобство, да? Ну…

Женщина: Это когда любят женщин или не любят?

Сергей Филиппов: Нет, конечно,  не любят. Женофобство? Ну, в общем, я очень даже…

Игорь Сорокин: У жены спрашивает!  «Женофобство»? [Смеются].

Сергей Филиппов: Ну, я имею в виду в литературе. Для меня единственная женщина-литератор – это Цветаева, а, вот, всё остальное – это… Ну уже да… Да… Я в этом отношении, всё-таки, какой-то этот… ксенофоб. И я всегда вспоминаю эту набоковскую потрясающую фразу по поводу того, что «и вообще напрасно вы пытаетесь скрыться за мужским псевдонимом! У вас все фразу запахиваются налево». Да, это просто… Ну, это только у Набокова такие, там… «Из-под ног ПРЫСКАЛИ кузнечики» – и что-нибудь в этом духе. И вот… Не помню я, насколько там хороши были или дурны эти стихи, но Ерофеев слушал, не прерывал. Значит, наверное, вполне себе.

Женщина: Но учитывая, что полмира «запахивается налево», то…

Женщина: А я люблю женскую прозу.

Женщина: Я говорю, что есть читатели всё равно.

Игорь Сорокин: Да, кстати… А Ерофеев пел?

Сергей Филиппов: Вот я тоже сидел и пытался вспомнить: пел он или не пел? Нет, вряд ли… Что-то не могу припомнить. Ну, во всяком случае, явно. Хотя голос у него был очень… Я думаю, женщинам безумно нравился. Это, знаете, такой тембр очень густой, низкий… да…

Женщина: Он как-то говорил: «Женщинам нравился»?

Сергей Филиппов: Ну да.

Женщина: Как у тебя есть такое же представление?

Сергей Филиппов: Ну, я слышал от женщин, что им нравится… Что их начинает как-то резонировать, вибрировать такой тембр голоса. Нет? Ну, Маш, я не женщина… Я тут…

Женщина: Ну, как нет? Мне нравятся мужчины с низким голосом! Я же и продемонстрировала в своё время. Поэтому…

Сергей Филиппов: Ну, Маш, ну… Со мной нельзя брать пример.  Просто неотразим, поэтому ты не…

Женщина: Я о другом. Я просто хотела тебе… навести на мысль, что… намекнуть так аккуратно и скромно, что ты говорил, вроде, что, вот, эта сторона жизни у него была как-то… ну, присутствовала.

Сергей Филиппов: Присутствовала, да.

Женщина: Ну вот. Я вот про это хотела аккуратно сказать.

Игорь Сорокин: Женщины, в смысле?

Женщина: Да, да, да, да, да. Но как-то хотела…

Женщина: Положительное отношение к этому?

Женщина: Да, что это было.

Сергей Филиппов: У него по отношению к ним или у них?

Женщина: Взаимно.

Сергей Филиппов: Взаимно, я думаю, там была… полная взаимность, да. Но избирательная. Ну, в том смысле, что…

Женщина: Не подряд?

Сергей Филиппов: Да. Нет, совсем. Но хотя я точно не знаю. В подробностях этой стороной жизни не интересовался. Ну вот…

Игорь Сорокин: Ну вот. Да. Спасибо!

Женщина: Вам спасибо!

Игорь Сорокин: Вот мы бы ещё… Ещё полтора часа проговорили.

Сергей Филиппов: Да?

Игорь Сорокин: Да.

Женщина: А ты переживал, что тебя не хватит надолго. Видишь, как!

Сергей Филиппов: Да нет, ну…

Женщина: Рассказчик! Почти как Ираклий Андронников!

Женщина: Мы запирать не будем. Мы воспользуемся записью.

Сергей Филиппов: Ты не путай рассказчество и с болтовнёй.

Женщина: Нет, ты хорошо говорил. Мне понравилось.

Сергей Филиппов: Спасибо!

Фото